Рубиновое сердце - страница 9

— Не секрет, — улыбнулась женщина. — Ее придумала я.

— О-о! Это необыкновенно! В вашей прелестной голове возникают такие самобытные образы! Так и хочется взять карандаш!

Молодая женщина покраснела. Кажется, она действительно была польщена.

— Я написала цикл баллад о здешних местах. — Наконец, справившись со смущением, сказала она. — Когда меня пригласили сюда выступать, я ни о чем таком не думала вообще! Но, когда переехала, то стала видеть очень яркие и живые сны. То мне улыбалась среброволосая девушка в цветастом платье, то, прямо живым, к стене замка приковывают юношу, пробивают ему сердце… А девушка — она мертва и ничем не может помочь своему другу. А тот еще дышит. Понимаете?

Певица шоколадными глазами посмотрела на художника.

— Он теперь не может умереть. Обреченный на вечные муки, он висит на стене, а вместо живого человеческого сердца — огромный пульсирующий рубин! И старая, сморщенная старуха греет о его жар свои руки, постепенно превращаясь в молодую девушку…

— Ужас какой! — не выдержал охранник Игнац. — Когда на войне стреляют, то течет кровь, и человек умирает. Но то война!

Он потер большой рукой лоб и щеку, на которых были едва заметные следы от осколочного ранения.

— А кровавые сказки… — Он передернул плечами.

— Каждому свое. — Мило улыбнулся сразу обоим собеседникам Измирский и задумался. Что-то такое ему сегодня днем снилось… Но он не придал этому большого значения, списав на ночные алкогольные пары.

— Спасибо! — Женщина сложила салфетку. — Мне пора на сцену.

Иржи вежливо встал и отодвинул ее стул.

— Мы же увидимся, не правда ли? — Она, чуть ли не умоляя, заглянула художнику в глаза.

— Обязательно. — Показал он ровные зубки. — Мы с другом, — Иржи кивнул в сторону охранника, — обязательно завтра придем на Ваше выступление, госпожа Эстер! Мы здесь, в отеле, на какое-то время непременно задержимся!

Певица с досадой посмотрела на все слышавшего и, покрасневшего от двусмысленности сказанного, амбала.

А Иржи, провожая даму, дружески пожал ей ручку.

«На какие жертвы ради брата приходится идти», - подумал он и добавил: «Несомненно, девушка и мила, и талантлива, но — не в моем вкусе. Надо хотя бы дней десять прожить паинькой. Скандал уляжется, и Бернат сам прилетит за мной, не вынеся долгой разлуки».

Бросив салфетку на стол, он спросил у охранника:

— Что, Игнац, наелся? Напился?

И когда тот утвердительно кивнул, ехидно продолжил:

— Тогда пойдем спать. Время позднее и нам пора баиньки.

Произнесенная фраза была достаточно громкой для того, чтобы ее услышали за двумя-тремя столиками рядом. Игнац снова покраснел, а новая сплетня понеслась по залу и беспроводной связи. «Через час, наверняка, достигнет ушей брата. Ох, влетит мне опять!» — пряча улыбку, думал Иржи, пробираясь между столиками на выход.

Пока художник доставал карту и открывал ею дверь, охранник с невозмутимым и неподкупным видом опустился на стул.

— Брось! — Иржи стало жалко серьезного и, в-общем, побитого жизнью парня. И он распахнул дверь. — Заходи. В гостиной есть удобный диванчик, поспишь на нем.

А потом нагнулся, чтобы стены с ушами ничего случайно не подслушали, и сказал:

— Торжественно клянусь не посягать на твою честь!

У Игнаца стало малиновым не только лицо, но и кончики ушей.

— Иди, дуралей, тебе завтра работать. А брату я ничего не скажу.

Охранник сгорбился, стрельнул по сторонам глазами и быстро зашел в номер Иржи. Закрытая дверь щелкнула замком, а стул на всю ночь остался сиротливо стоять в гордом одиночестве, неся за двоих бессонную вахту.

Проснулся Иржи на рассвете. В незашторенное окно робко заглядывал нежно-розовый рассвет. Вчерашний тоскливый дождь, наконец, перестал лить безнадежные слезы, и природа с облегчением потянулась навстречу животворным солнечным лучам.

Художник легко встал с кровати, чувствуя необыкновенный прилив сил. Подойдя к окну, он распахнул створки, и холодный весенний воздух сразу обжег его обнаженные плечи. Закутавшись в одеяло, он засмотрелся на рассвет. Сколько необычайно чистых тонов меняется за доли секунды! Небо, темно-синее по краю, стало зеленеть, тут же окрашивая края уходящих туч в желто-салатовые оттенки. А там, за деревьями, пробивая розоватую пелену, уже рвались вверх яркие оранжевые лучи, выделяя черные верхушки спящих деревьев и серый туман между ними. Чем выше встает солнце, тем чаще и настойчивей пронырливый свет трогает горячими пальцами ватную пелену, и она отступает в испуге, утягивая свои мутные щупальца между стволами в дальние и пока не осушенные болота, оставляя на сине-зеленой траве искристые капельки росы.