Руина - страница 4
– На Бога, на Матерь Пресвятую, дозвольте хоть согреться несчастному… Второй уже день и риски во рту не было, – застонал он самым жалобным тоном, низко кланяясь и протягивая свою рваную шапку.
– Ну, ну, годи! Ступай себе, откуда пришел! – продолжал его выпихивать жид; но причитания нищего услыхали казаки.
– Оставь его, чего толкаешь доброго христианина! – заметил жиду седой сотник, сидевший за правым столом. – Иди сюда, старче Божий, на, выпей келех меду!
Нищий подошел к столу и, охвативши дрожащими руками оловянную кружку, жадно прижался к ней губами.
– Куда идешь?
– Ох, хотел было к Чигирину добиться, а теперь и не разберу, куда попал.
– На верный шлях, это самая к Чигирину дорога. А откуда сам?
– Издалека. – Нищий поставил на стол кружку, отер губы полой и низко поклонился казаку. – Дай тебе, Боже, здоровья, ясный пане, измучился совсем, с ног сбился все по пущам да по яругам.
Казак полез в кешеню и, доставши оттуда серебряную монету; бросил ее в шапку нищему. Нищий поспешно спрятал за пазуху полученную монету и кинулся целовать руку щедрому казаку.
II
– Помяни, Господи, родителей твоих милосердных, пошли тебе, Матерь Пресвятая, и счастья, и многолетия, и деточек, – низко кланяясь сотнику, заговорил нищий.
– Ну, за это добро не подякую, старче, – улыбнулся сотник, – не те теперь часы.
– Отчего же? Теперь как раз гетману Дорошенко казаки надобны, – заметил насмешливо богато одетый казак с левой стороны.
– Хватит с него казаков, чтобы всех закутных гетманишек в Крым позагонять, – бросил небрежно седой сотник и, повернувшись к нищему, продолжал расспрашивать: – А ты чего, старче, в Чигирин идешь?
– И сам не знаю… И собаке одной здыхать не хочется, на людях все как-то легче, руина кругом, народ бежит отовсюду… Ох, ох! – нищий жалобно заплакал.
– Так, так, стараются братья, – произнес как-то особенно значительно сотник, – наводят татар да руйнуют родную землю.
– Э-эх, вижу я, что у тебя порожняя шапка, диду! – заметил, оскаливши зубы, запорожец с рассеченной губой. – И чего тебе на руину нарекать? Теперь есть у вас такая оборона, что ну!
Нищий с изумлением взглянул на запорожца.
– Ха-ха! Смотрите, дывится, словно теля на новые ворота.
– Да разве ты не знаешь, что гетман вас всех турецкому султану отдал?
– Ох, Боже наш, ой, Господи! И не грех тебе, пане, смеяться над бедным стариком! Да ведь такого бы греха и Господь бы не потерпел! – воскликнул в ужасе нищий.
– Верно, верно, говорю тебе! Иди в Цареград, там теперь есть у вас родный батько, султан турецкий, он вас всех, как своих родных басурман, под крыло свое примет.
– Может, твой там батько, а то и матка остались, – огрызнулся седой сотник, – а наш батько всегда был и будет славный гетман Петр Дорошенко.
– Хе – хе, – продолжал запорожец, – да ведь он же и продал Украйну басурманам, поклонился султану всей отчизной нашей.
– Пусть бы там кто-нибудь твоей головой куцему дядьку поклонился, как гетман ударил Украйной султану.
– Как не ударил? А разве не прислал султан гетману и туй, и санджан?[1]
– Это еще были гостинцы за обрученье, то ли будет на свадьбе! – заметил насмешливо смуглый казак с левой стороны.
– Перепадет, думаю, боярам, – добавил другой.
– Что боярам, то еще посмотрим, а что уже пидбрехачи заробят, так это верно! – вспыхнул седой сотник.
– Напрасно стараешься, пане сотнику! Шила в мешке не утаишь, а турецкой булавы найпаче! – осклабился широкоплечий запорожец. – Думаешь, что никто не знает о том, что гетман отдал Украйну в подданство царю басурманскому?
– А я говорю, что это брехня! – крикнул седой сотник и стукнул по столу кулаком с такой силой, что стаканы зазвенели и попадали.
– Как? Разве не было у вас рады с султаном? Разве не посылали послов в Цареград? – раздались возгласы с разных сторон.
– Была рада, посылали послов в Цареград, а только не поддались мы султану, а дружеский мир с ним заключили, чтобы борониться от татар. Разумный хозяин всегда со своими соседями в доброй злагоде живет. Для блага отчизны, для блага Украйны и вошел гетман в згоду с султаном. Не задавал он нас в турецкую неволю и не задаст, он за волю своей отчизны всю жизнь стоит.