Рукопись из Тибета - страница 21

Данный ход мне показался безошибочным, поскольку тут я действительно мог произвести впечатление. Это тебе не какая-то там теория Капабланки. Все мои составляющие решение одобрили. Кроме прокурорской.

– Сие есть мошенничество, – изрекла она. – Присвоить чужое произведение.

Остальные на нее зашикали, внутри чуть захрипело. Не иначе, придавили.

Я демонстрировал свой талант последним. По принципу «не лезь в герои, пока не позовут», усвоенному за последние двадцать лет жизни в демократической России.

– Песня «Малая Земля»! – встал и четко доложил я, когда уставший от талантов Леонид Ильич, вяло поинтересовался, что я имею сказать, а Громыко тайком зевнул, поглядывая на часы. Видать куда-то торопился.

– Вот как? – чуть оживился Генсек. – А ну давай, парень, исполни.

Я шустро извлек из футляра блестевший перламутром инструмент, надел на плечи ремни и нажал оркестровый регистр. Для большего впечатления.

– Музыка моя! Слова тоже мои! – сбрехал я. – Исполняет Никита Волобуев!

Потом выдал вступительные аккорды – баян звучал как оркестр – и голосом Магомаева затянул:

– старательно выводил я, отмечая реакцию главных слушателей. В глазах бывшего политотдельца возник неподдельный интерес, его окружение косилось на Брежнева и тоже внимало.

«Так, вроде процесс пошел», – подумал я и выдал второй куплет. С надрывом.

Судя по всему, патетика передавалась старшему поколению, поскольку некоторые из сановников подтянулись и сделали героические лица.

Последние два куплета я выдал на максимальном творческом подъеме. Правда, в конце сорвался на фальцет, но это не сказалось на общем впечатлении от шедевра. Будущий генералиссимус и четырежды Герой даже прослезился, а его свита стала перешептываться, одобрительно кивая головами.

– Дай я тебя поцелую, композитор, – прочувствовано сказал Леонид Ильич, после чего встал с кресла, подошел вплотную и облобызал меня в обе щеки. Пахнуло коньяком и хорошим одеколоном.

– Вот это талант! – полуобернулся к соратникам. И сказал одному, в роговых очках: – Дмитрий Федорович, надо бы определить парня в оркестр Александрова.

«Ба! Так это же Устинов[4]», – вспомнил я. В бытность моей службы на флоте он был секретарем ЦК, возглавлял комиссию по приему в строй нашего подводного ракетоносца и даже выходил с командой в море.

– Кстати, ты, сынок, как? – похлопал меня по плечу Генсек. – Желаешь быть солистом военного ансамбля?

– Никак нет! – по-уставному вытянулся я, а про себя подумал: «Во поперло!» И выдал: – Хочу быть чекистом и охранять безопасность нашей социалистической Родины. Как Феликс Эдмундович Дзержинский!

– Однако! – поползли вверх густые брови. – Ну что ж, чекистом так чекистом – опустились вниз. – Там всегда нуждаются в талантах.

Затем Леонид Ильич пожал нам всем руки, пожелав всяческих успехов, а потом крымский секретарь негромко произнес: «Все на выход». Далее молодых дарований угостили мороженым, фруктами и соками в уже накрытом зале (фуршетов тогда еще не было), после чего все отправились домой. Выполнять полученные заветы.

Мотор «Волги» ровно жужжал по асфальту горного серпантина, с одной стороны зеленели сосновые леса, кедры и эвкалипты, с другой голубело море с куда-то плывущим белым лайнером.

– Ну, ты даешь, сынок, – сказал мне до этого молчавший родитель. – А мы с Элеонорой Павловной планировали тебя в МГИМО. Стал бы дипломатом, как Громыко.

– Не, – отрицательно покрутил я головой. – Хочу быть как Дзержинский.

– Оттуда такое желание? – покосился на меня родитель. – Книжек про шпионов начитался?

– Ага, – кивнул я. – И еще смотрю фильм «Адъютант его превосходительства».

– Ну-ну, – вздохнул Волобуев.

Скорый поезд Симферополь – Москва бодро отстукивал колесами по блестящим нитям рельсов, за окном плыли весенние пейзажи, проводник в белой куртке разносил по купе горячий чай с лимоном, настроение было мажорным. Выполняя очередную часть плана, я ехал поступать в тайное учебное заведение Страны. Именуемое ВКШ КГБ. А если полностью – Высшая Краснознаменная школа КГБ при Совете министров СССР, имени Феликса Эдмундовича Дзержинского.