Русь моя неоглядная - страница 16

Перед Новым годом пришло четыре похоронки, где указывалось: «Ваш муж пал смертью храбрых в боях за Сталинград». Бабы собирались у липы в кружок, хватали друг друга за плечи и выли по-звериному. Звук страшной печали летел вниз по реке до соседних деревень, и там тоже стоял плач.

Бабы сникли, скукожились. С печали души сжались.

К деду Ермолаю ходить перестали, только бабка Феклинья, почти его ровесница, навещала его.

Лето 43 года изгадало сухим, жарким. Изредка налетали бури. Грозы были короткими и жесткими. В течение часа из черного неба вырывались стрелы молнии, и вихри огня били в вершину косогора. Раскатистый гром содрагал холм. Дети прятались под лавку, бабы молились у образов. Потоки воды неслись вниз сплошной стеной, сметая на своем пути изгороди, размывая гряды. Ручей внизу превращался в дикую необузданную реку, смывая бани, стога сена. Тучи проносились над горой и в огне молнии уходили дальше. Выглядывало солнце. Бабы и дети с ужасом смотрели на побоище. К концу августа наступило затишье. Катерина из города привезла огромный радиоприемник, который работал от керосиновой лампы. Вечерами солдатки собирались у приемника и слушали новости с фронта.

О ходе Курской битвы знали все подробности. Дети подрастали.

Молодая поросль девчат собиралась под липой у родника. Сначала для затравки исполняли несколько частушек. Наиболее смелая Настя, Егора Терентьевича дочь, выходила на круг, срывала с головы платок, две толстые пшеничные косы разлетались по плечам. Выпалив две-три частушки, приглашала: «Девчата в круг». Наплясавшись до устали, садились на лавочку и запевали новые песни: «Кто его знает, чего он моргает», «Три танкиста три веселых друга…» и, конечно, «Катюшу». Парни жались к срубу. Старшему Тиме, сыну Катерины, в июне исполнилось пятнадцать годиков. Был тощ, длинноног, ключицы вылезали из-под рубахи, нос облупился на солнце, густые брови курчавились. Пробовал выскакивать на круг, хорохорился, но коленца не получались. Тима краснел и отскакивал в сторону. Подошла Катерина, обратилась к молодежи: «Ну, что молодо-зелено, гулять велено. Я рада, что за два года войны подросли. Немцев гоним за Днепр. Пора и вам помогать Красной армии. Тима, завтра на жнейку, а девчатам вязать снопы». Тима с весны помогал деревенским: косил, греб, таскал копны. Начал пахать зябь, но силы держать плуг не было – сильно отощал.

Катерина заметила, что молодухи на покосе тискают Тиму, тот вырывался и убегал. Последнее время его постоянно опекают две молодые вдовушки. У одной шестилетняя дочь, а у другой после получения похоронки был выкидыш первенца.

В сентябре пришло два извещения: одно о павшем смертью храбрых Филиппе, сыне Никифора Кузьмича, другое – о пропавшем без вести Гришке, сыне Степана Ермолаева, который вернулся позже, в июне, из Освенцима, был в плену, терял память, долго лечился в госпитале. От Ивана Катерине письма не приходили с начала июля. Катерина притихла, похудела. На работе не покрикивала. Целыми днями молчала. Бабы приставали: «Катерина, выругай нас – легче будет».

Катерина стала примечать – Тима вечерами стал исчезать. Спрашивала: «Куда, Тимоша, направился?» – «Да к девчатам, мама, на вечеринку». Катерина знала, что молодежь собирается в большой избе у Марко. Пелагея, жена Марко, вдовела с осени 41-го, та самая, у которой был выкидыш. Она была рада молодежи. На людях легче переносить горе. Затухали огоньки в окнах деревни, гас и у Пелагеи, но Тима возвращался с большим опозданием, тихонько прошмыгивал на полати. Катерина каждый раз хотела спросить, почему возвращается позже остальных, но, покрутившись в кровати, засыпала. Днем спросить было недосуг.

Катерина наблюдала, что Тима частенько забегает и к Евдокии, иногда катает ее дочурку Дашу на санках. У соседки Пелагеи стал пучиться живот. Екатерина подумала: «Не болеет ли Пелагея, может жмыхом объедается и от этого дерьма ее пучит?» Пришла весна 1944-го. Подсыхали дорожки на косогоре.

Катерина шла с бельем, которое полоскала в колоде, внизу по ручью. Услышала крики у родника. Увидела, две бабы махались ведрами, затем схватились за волосы и стали таскать друг друга. Екатерина удивилась: за три года войны ни дети, ни бабы никогда не ссорились друг с другом – общее горе сближало и объединяло их, а тут потасовка. Подошла ближе и узнала дерущихся Евдокию и Пелагею. Пелагея кричала: «Не отдам тебе Тимофея, дите от него скоро родится». Катерина схватила из корзины отжатые Тимины штаны и давай хлестать по головам обезумевших баб, приговаривая: «Что ж вы его делите: ребенок он еще, несмышленыш, какой из него мужик, загубите вы его, сожжете парня в молодости, кому он потом нужен будет, об этом подумали». Пелагея и Евдокия отпустили друг друга.