Русь. Том II - страница 12

стр.

Кроме тревог за близких, в наступившей тишине деревни наводили страх призывные крестьяне. Они стали вдруг вызывающе развязны, при встрече угрюмы, с недобрым, прячущимся взглядом. Точь-в-точь такие лица были в девятьсот пятом году. И это внушало опасение и смутную тревогу помещикам и разночинным землевладельцам.

В особенности как-то потерялся и оробел сосед Митеньки, деревенский купец Житников. Он в своём просторном пиджаке с серебряной цепочкой на жилетке растерянно-заискивающе улыбался, не получая ответа на улыбку, похлопывал по плечу отправлявшихся на фронт мужиков и просил получше сражаться, чтобы немцы не пришли сюда. При этом пугливо оглядывался, а по ночам совсем не спал, карауля амбар и лавку.

X

Митенька Воейков действительно переживал тяжёлые минуты. Он, не признававший государства как «первичной, роевой формы человеческого существования», — теперь был принуждён отправиться в призывной участок в город наравне со всеми. Он впервые реально столкнулся с насилием над собой государства, которое принципиально презирал.

В состоянии полной растерянности и беспомощности он пошёл за канаву сада и стал возбуждённо ходить взад и вперёд под берёзами вдоль канавы.

Заходило солнце, в лощине у пруда уже легли длинные тени, от дороги, шедшей через сад, запахло отяжелевшей к вечеру пылью, и красные закатные лучи солнца пробивались сквозь листву сада, среди которой на макушках желтели и краснели созревающие груши и яблоки.

От шалаша тянуло дымком, и сторожа с трубочками сидели у костра, где в закопчённом котелке варилась пшенная каша с салом на ужин.

Кругом была деревенская тишина и мир.

И вот со всем этим придётся, может быть, завтра расстаться, уступив насилию государства!

— И как они не могут понять, что при наличии одного факта войны вся их культура гроша медного не стоит? — сказал с возмущением вслух Митенька, остановившись у крайней берёзы на повороте.

Потом, презрительно пожав плечами, прибавил:

— Хотя в а м культура и не нужна, вам нужно только набить свои карманы, всем этим фабрикантам и заводчикам.

— Вот это правильно!.. — послышался чей-то голос из-за кустов бузины, росшей по канаве.

Митенька, вздрогнув, оглянулся. По другую сторону канавы у куста стоял какой-то человек в чёрном пиджаке и сапогах. Он перескочил через канаву и подошёл к Митеньке.

Митенька густо покраснел оттого, что посторонний человек слышал, как он разговаривал сам с собою, точно сумасшедший, и в то же время мелькнула испуганная мысль о том, что он говорил рискованные вещи.

— Что, или не узнаёте? — спросил незнакомец. Он снял суконный картуз и провёл по сухим, рассыпающимся на две стороны волосам, а сам при этом весело смотрел на Митеньку, как человек, загадавший мудрёную загадку. — Когда-то вместе за зайцами ходили…

— Неужели Алексей?… Тебя не узнаешь!

— Он самый… Сын Степана-кровельщика, приехал из Питера с завода на побывку, уж две недели. Всё собирался к вам по старой памяти зайти, да думал, — помещик, теперь не захочет с нашим братом знаться.

— Ну, что ты, как тебе не совестно, — сказал смущённо Митенька.

— Да, а вы хоть и помещик, а по-прежнему думаете, как наш брат, — сказал Алексей Степанович.

Он опять провёл рукой спереди назад по волосам и с размаху надел картуз, так что он вздулся пузырём.

— Я думаю, каждый порядочный человек должен сейчас так рассуждать, — сказал Митенька.

— Не больно у нас много таких порядочных-то, потому к какому классу человек принадлежит — тот так и думает. Это уж только редкие какие.

Митеньке стало приятно, что Алексей Степанович причисляет его к редким людям, и ему захотелось ещё больше оправдать себя в его глазах.

— Я сейчас думал о том, почему народ, которого гонят на бойню, допускает над собой это насилие?… Ведь если бы все дружно…

— Покамест народ н е о р г а н и з о в а н, а помещики и буржуазия сидят у него на шее, он никуда не подымется.

Митенька почувствовал прилив внезапной дружбы к Алексею Степановичу за то, что он открыто против войны, то есть против того насилия, какое государство хочет совершить над ним, Митенькой, и он с удовольствием и взволнованностью соглашался с мыслями Алексея Степановича, хотя он как раз говорил против помещиков, а следовательно, и против него самого. Но входить сейчас с поправками и оговорками было неудобно, когда Алексей Степанович отнёсся к нему с таким доверием, без всяких оговорок выделил его из всего сословия помещиков и причислил к своим единомышленникам.