Русалочка должна умереть - страница 7

Ральф вроде как был там принят, но после разрыва с Филиппом, все потерял. Это убивало его, лишая смысла существования.

Стелла по работе сталкивалась с людьми, которые состояли в различных сектах. Так вот, Штрассенберги очень смахивали на секту. У них был граф, был спикер семьи, «заместитель» графа. Были «налоги», членские взносы за право зваться семьей. Штрассенберги мужчины имели право брать женщин со стороны, Штрассенберги-женщины либо выходили замуж за членов рода, либо оставались старыми девами. Неповиновение грозило им изгнанием из семьи.

Штрассенберги владели большим земельным участком, который так и назывался Штрассенберг. Никого к себе особо не допускали, но много и охотно вращались в обществе. Стелла, поневоле заразилась от Ральфа этой странной, тоталитарной семьей.

Одно время, —до того, как Ральф стал ее любовником, – она шерстила социальные сети Штрассенбергов. Троих даже фоловила.

Графа, который фотографировал исключительно своих лошадей, но часто попадал в объективы камер вместе с женой. Граф был красивый, мужественный блондин, похожий на киноактера. Графиня – худенькой женщиной с тонкими, холодными чертами лица. Ее волосы были светлыми, почти белыми. Макушка едва доставала до плеча мужа.

Их старшего сына – Филиппа, который фотографировал только части тела и ничем кроме своих намасленных мускулов, не блистал. И его жены – Джессики.

Она была единственной, кто был зарегистрирован в Инстаграме под вымышленным именем «Цукерпу» Сахарная кукла. Стелла быстро вычислила ее по комментариям в Инстаграме Филиппа и общем фоне на снимках. Какое-то время она отслеживала Джессику, в надежде увидеть и ее дочь, но вскорости перестала.

Джессика была очень светлокожей и светловолосой, как и графиня, но намного красивее. Она выглядела много моложе своих тридцати пяти и особенной глубиной не манила. По большей части она постила лишь свое тело, прикрытое, максимум, руками и волосами. И волнующие готические картинки, явно писаные с нее. Стелла и волновалась, и ревновала.

Рассказы Ральфа о том, что они творили, возбуждали сильнее всех прочитанных книг. Ральф не рассказывал ей подробности, но этого и не требовалось. Стелла прочла достаточно романов, да и собственный опыт в БДСМ у нее был.

Ральф как-то признался ей, что никогда не испытывал такого удовольствия, как вдвоем с Филиппом. Когда они на два члена трахали связанную, визжащую от восторга, Джесс.

Стелла слушала, мысленно улыбаясь: еще бы! Ральф испытал бы гораздо большее удовольствие, выгнав девушку за дверь. Секс с Филиппом излечил бы его психозы. Все. Разом! Но тогда Ральф перестал бы приходить к ней.

И Стелла послушно делала вид, что Ральф гетеросексуален. По крайней мере, месяца три. Она простояла перед ним час, сделала лучший минет, на который была способна и… Ральф не выдержал, признал, что она права: у него не выйдет.

– Ремень? – улыбнулась Стелла.

Он молча протянул руку. Часть ее мечт исполнилась. Осталась только одна…

…Стелла вздохнула, пытаясь пересесть поудобнее. Ягодицы горели диким огнем, будто бы прикипая к джинсам. Он постучался к ней в три часа ночи и набросился, прямо в прихожей, повалив ее на паркетный пол.

Да, его член упал, не дойдя до финиша, но Стелла решила, – это хороший знак.

Еще чуть-чуть и они поговорят о ребенке.

Что-то в ней дрогнуло.

Вспомнился миг, наполненный агоническим страхом, когда она забилась от Ральфа в угол, крикнув: «Остановись!» и тут же сгладился… Стоило ей сказать, как порка закончилась. Сразу же! Ральф помог ей встать, принять ванну и обработать рубцы. Он был такой ласковый с ней, словно его перезагрузили. И на прощанье даже поцеловал.

В голову.

Стелла улыбнулась своему страху. Надо же было быть такой дурой: забыть, что это игра. Забыть, что он остановится, если ему сказать!.. Она глубоко моргнула, посмотрев на священника и Ральф, одними глазами, улыбнулся в ответ. Казалось, что их любовь кричит и бьется под высокими церковными сводами. Тетушка Ральфа обернулась и строго глянула на нее.

Опомнившись, Стелла заставила себя успокоиться. Попыталась сосредоточиться на его словах. Все было бесполезно. Губы, что их произносили, волновали сильнее слов. Если бы только не его импотенция. Если бы только не безотчетная, ничем не объяснимая ярость, с которой Ральф бьет ее…