Русская богословская наука в её историческом развитии и новейшем состоянии - страница 13

Под этими партийными влияниями не хотели усматривать или невольно опускали явно неправославные, иногда грубо рационалистические струи в разных сектантских движениях, как это оказалось (в 1913 году) при обсуждении трезвеннических организаций Петроградских и Московских «братцев», которых намеренно старались реабилитировать во всем (И. М. Громогласов, Д. Г. Коновалов) вопреки фактическим признакам известной их противоцерковности. Однако многие экстравагантности и дикие изуверства русского сектанства все-таки оставались безусловно не отрицаемы, хотя и теперь пробовали идеализировать даже хлыстовство и скопчество. В таких случаях всё сводили к психопаталогическим ненормальностям и несомненностью подобных эксцессов старались прикрыть саму доктринальную сущность, как болезненный рефлекс протеста против гнета официальной ортодоксии и правительственной деспотии. Этими миазмами отравлена и серьезная диссертация Д. Г. Коновалова о религиозном экстазе в русском мистическом сектанстве (Сергиев Посад, 1908), — впрочем, в фактическом отношении она хорошо раскрывает и анализирует «физические явления в картине сектантского экстаза».

Тем не менее, с течением времени постепенно накоплялся чисто объективный материал, необходимо сглаживая крайности и принудительно примиряя враждующих, — кроме лишь фанатиков сектантского благополучия вроде добровольного светского сектоведа В. Д. Бонч-Бруевича, который с октября 1917 г. кроваво рекламировал себя на практике чисто сектантским душителем всякой свободы печати и совести, а потом (в качестве секретаря при «правительстве» народных комиссаров) — и всей православно-государственной России… Началось более конкретное, исторически-фактическое изучение сектантских групп и их существенных особенностей в целом ряде научных изысканий и отдельных монографий.

Вместе с этим эволюционирует и принципиальный взгляд на русское сектантство, как «отделяющееся от господствующей Церкви потому, что не нашло осуществленными в ней идеалы своего спасения и святости» (проф. о. Ф. И. Титов). «В основе религиозного сектантства лежит стремление к религиозному самовоспитанию, самопросвещению помимо Церкви, независимо от неё» (проф. И. И. Малышевский), но тут у него констатируется «искренняя сторона» в «мотиве религиозного искания пути или правды жизни» народной богословской мыслью, которая «силится решить вековые вопросы человеческого духа о Боге, правде, о жизни», почему в этом проявляется даже «история своеобразной, примитивной философии русского народа» (проф. о. Н. Н. Фетисов). Жажда духовного богопознания и желания непосредственного общения с Божеством, почитаемые наиболее характерными для русских сектантских течений, выдвигают на первый план вечно единую цель богословской науки — в проблеме о нравственной природе христианства в его отношении к запросам современной мысли и жизни, так что наука «во имя своего собственного существования обязана вникнуть в их суть независимо от каких бы то ни было практических соображений и полемических приемов» (проф. о. Варсонофий), заботясь единственно о том, чтобы «народ находил в своей Церкви духовно-воспитательную, просвещающую и освящающую силу и не искал ее на стороне, на распутьях сектантских движений» (проф. И. И. Малышевский).

Здесь сектоведение становится в плоскость объективного освещения предмета по историческому образованию и внутреннему генезису, а этим обеспечивается достижение безусловно ценных результатов с перспективой принципиального выяснения самых широких научно-жизненных интересов. Поле это — пространное и невозделанное, где столь много нового и неожиданного, особенно в наши апокалипсические времена…

Догмат бывает выражением церковного верования в процессе осуществления Христовой спасительности. «Пусть догматист, — говорит преосвящ. Сильвестр, — никогда не отрешается от общего религиозного сознания Вселенской Церкви, а пусть всегда живет им, как своей жизненной стихией, пусть всегда глубоко проникается и одушевляется духом истины и веры, всегда присущим как всей Церкви, так и истинным и живым ее членам». Отсюда «догматы — не формула, а сила и дух», ибо и само «православие есть живая истина» (проф. Алексей И. Введенский). Посему догмат почитается не только доктринальной нормой, но и моральным регулятором даже в наиболее выспренних своих элементах, каковая сторона особенно выясняется у митроп. Антония (Храповицкого) во многих трактатах и освещается у других авторов, поскольку, например, есть «Жизнь после смерти» (этюд проф. о. Н. В. Петрова). Понятно теперь, что догматика тесно связывается с