Русская фантастика 2010 - страница 34

— Тоже тебя люблю, — шепнул на ухо. — А переезжать не стану, не уговаривай. — Обнял, забыв о руке с воткнутой капельницей. Игла дёрнулась, и я скривился от кольнувшей боли.

Машка заметила, бросилась помогать. Нет уж, лучше сам: такую неумёху, как моя жена, ещё поискать. Хозяйство ей, домик — за коровой убирать надо; грядки пропалывать, поливать. Разве справится? Это она на словах бойкая.

Руку снова кольнуло: Машка пыталась вправить иголку.

— Погодь! — осадил я. — Аккуратнее, а то мимо пойдёт. — Однажды, помню, чуть руку не разнесло. Если б сестра вовремя не заскочила, ходил бы с дулей на локте.

— Олежка, да что ты, давай я!

— Одеяло вон поправь. Иголку сам.

Машка надула губки, скуксилась, но одеяло поправила. От страненно уставилась в окно: подбородок в ладошки упёрла, сидит. Обернулась через минуту.

— Так что? — спросила. — Дадут чего?

— В смысле?

— Ну… премию?

Опять двадцать пять. Сколько можно! Других тем мало? То деревня, то премия.

— Нет.

— Нет? Почему? Такой случай сложный! Я интервью начальника караула читала, там русским по белому: от деревянных домов хорошего не жди, кругом сюрпризы. В больнице вон лежишь…

— Я всегда лежу.

— Ну вот. А премию не дают.

— Да с чего её давать?! — разозлился я. — Какая сложность? Обычная работа!

— Не ори на меня. — Машка всхлипнула. Поджала губы.

Чёрт, опять ссоримся.

— Извини, — я приподнял голову, посмотрел Машке в глаза: на ресницах дрожали слёзы. Глаза у неё красивые, зелёные-презеленые. Ведьмовские. Кого хочешь очаруют. Но склочная иногда… ох. Прицепится к чему-нибудь — хуже репья. И кто ей о премии наплёл? Ноет и ноет, объясняешь — не понимает. Премия на то и премия, что не всякий раз.

— Лежи, — Машка убрала со лба каштановую прядь. — Пусть — обычная, без премий.

— Ну и славно, — я откинулся на подушку. Слабость мерзко растекалась по телу.

— Но… Олег, Митеньке новую куртку надо, ботинки, велосипед он просил, за бассейн платить… — жена методично загибала пальцы.

Её настойчивость умиляла — на сервелат, значит, хватает, на остальное — нет? Жадина ты, Машка. Цени, что есть.

— Начальник сказал — именные часы дадут.

Она аж подскочила.

— Какие часы? При чём тут часы? Премию они когда дадут?!

Я поморщился: вот ведь, а? — гнёт и гнёт своё. Махнул рукой: замолчи. Провод — прозрачная змейка, бегущая от капельницы к вене, — угрожающе качнулся.

— Нет у них лишних денег, Палыч и то наравне со мной в ведомости проходит. А уж ребята… Ты что, Машка? Совесть-то поимей.

— Ах, совесть?! — воскликнула жёнушка. — Это кому ещё надо о ней позаботиться! В прошлый раз дали всего ничего, в позапрошлый вообще — только в газете написали! Солить тебе эти статьи и на обед подавать?! А Лаврецкий что пишет? Гад неблагодарный! Прямо помоями обливает! И если они не начнут платить нормально, я… я жаловаться буду! Ребёнок раздетый ходит, но дворам где-то шляется, а отец по больницам бока пролёживает! Я из сил выбиваюсь, чтобы семью содержать!..

Всё, Машку несло. Она плела такую несусветную чушь, такую ерунду, что сама устыдилась бы на трезвую голову. Ребёнок у неё раздетый ходит, как же. Из сил она выбивается. Ну-ну.

Из коридора донеслись голоса — блеющий тенорок доктора и чьи-то грубоватые, с хрипотцой. Спорили, перебивая друг друга. Им вторило буханье сапог.

— …Евгений Иванович, да что вы, в самом деле! Никто его силком не потащит, — прозвучало от двери.

Машка заткнулась. Я узнал голос командира отделения — Палыча.

Снилась пустыня. Воздух дрожит знойным маревом, рубашка липнет к телу, постоянно хочется пить. Я глотаю тёплую безвкусную колу, но она плохо утоляет жажду. Сухой и жаркий юго-западный ветер не приносит облегчения. Колючие песчинки секут лицо. Вокруг — людской водоворот. Меланхоличные верблюды и их настырные хозяева. Чумазые детишки. Пронзительное «дай! дай! дай!». Галдящие туристы. Камеры, фотоаппараты, бойкая торговля. Жуликоватые продавцы-арабы. Я стою у подножия громадных пирамид Хеопса и Хефрена и заворожённо смотрю на сфинкса. Вечность с усмешкой взирает на толкотню внизу.

Прошлой весной мы с Ниной были в Гизе. Ливийская пустыня — песчаное море с гигантскими волнами-барханами — впечатлила жену, как и гробницы древних фараонов. Мы не вылезали из экскурсий.