Русская фантастика 2010 - страница 43

Переход оттуда сюда напоминает пробой. Напряжение копится, копится и… Эмоциональный накал, стресс, вызванный внешними факторами, искусственно — медпрепаратами либо усилием воли, — вот спусковые крючки. Курок взведён, боёк ударяет по капсюлю: ударная волна расширяющихся газов. Взрыв! Пулю выбрасывает из ствола. Будто продавливаешь упругую мембрану… Сопротивление велико, но ты упорно давишь, давишь, и оно резко падает. Ты — в другом временном потоке.

На меня это никак не влияет — я встроен в систему, движусь и существую вместе с ней, её процессы подчинены тем же законам, что и в изначальной. Ускорение — лишь разница между потоками. Мир вне быстрого слоя я воспринимаю как статичный: замершее, сонное царство. Для наблюдателей же я смазываюсь в мелькающую тень. Субъективное ощущение времени, моё и их, одинаково. Но если сравнить объективное… вспомните, пусть они и не к месту, релятивистские эффекты.

По идее, размеры и масса — если наблюдать со стороны — должны уменьшаться пропорционально большему количеству времени, но что-то теория не срастается с практикой.

Ещё менее понятно, как это вообще достижимо. Путаные объяснения медиков и учёных маловразумительны. Якобы мутировавший ген переключает гипофиз в иной режим работы. Его средняя доля начинает в избыточном количестве вырабатывать гормон… э-э… трудно запомнить заковыристые латинские названия. Вдобавок происходит изменение гипоталамуса, что отражается на нейросекреции и в итоге — на функционировании задней доли гипофиза. Физиологическое значение комплекса образующихся гормонов исследователям пока неясно. Однако нет сомнений, что они действуют на нервную систему, и получается… Далее, чтобы не впадать в антинаучную ересь, доктора и профессора разводили руками. Мол, при нынешнем уровне науки обосновать нереально. Работает ведь? Что ещё?

Не знаю, не знаю. Химия, конечно, влияет на физику, но чтобы так?..

На балконах девятого этажа — никого, один я такой невезучий. Нет бы к тёще поехать или прекратить глотать снотворное. Глядишь, и удрал бы, пока не разгорелось. Я до рези в глазах всматривался вниз, гадая, как скоро сюда доберутся пожарные.

— Эй! — размахивал руками, стараясь привлечь внимание.

Как назло, одна автолестница стояла на углу, а другая — у второго подъезда. Подъехать ближе мешали деревья, и ряд квартир с правой стороны дома выпал из зоны контроля пожарных, пусть и на время. Мне вообще редко везло в жизни, а по-крупному так вообще однажды.

Ждать, когда в комнате уже трещит, пожирая обои, огонь, было невыносимо. Накатило хорошо знакомое чувство беспомощности, осознание безвыходности. Сделать ничего нельзя, и единственное, что от тебя требуется — положиться на кого-то, доверить принимать решение другому. От этих людей будет зависеть твоя судьба, и ты слепо подчинишься. Выбора нет.

Неприятное, скользкое ощущение. Оно поселилось в груди ещё с интерната и долго, долго не уходило. До того самого дня, до их встречи с Фениксом.

Предаваться воспоминаниям на пожаре — дело, конечно, важное и нужное, шепнул язвительный внутренний голос. Иди к чёрту! — огрызнулся я.

Районная соцслужба на Стачек, восемнадцать, третий подъезд, четвёртый этаж. Я часто бывал здесь — на приёме у специалиста. Учёба в университете близилась к концу, и Татьяну Матвеевну очень заботило, куда я устроюсь. Пожилая добрая тётка — пиджак на груди едва сходится, в детстве на такой хорошо плакать, — Татьяна обзванивала биржи труда и носилась по знакомым, бездетным, как и она, одиноким старушкам, которым не на кого излить таящиеся в душе запасы нежности.

Я вышел покурить: болтовня Кокиной утомляла. Обитая коричневым дерматином дверь тяжело хлопнула, подтолкнула в спину. Слишком мощная пружина. Для меня. Ничего, как говорят врачи, тренировки и ещё раз тренировки. Провались оно всё…

Я щёлкнул зажигалкой, затянулся; пряный дымок щекотал горло. Мне нельзя курить, и поэтому я курю. Назло.

Шаги по лестнице — лёгкие, будто идёт кто-то невесомый: фея или… На площадку поднялась девушка, болезненно-хрупкая, с короткими светлыми волосами. Я угадал — фея.