Русская фэнтези 2011 - страница 12
— Нашел! — кричит он, вскакивая, и бежит назад, что-то прижимая к груди.
Ельник, болото и луг исчезают. Вокруг привычный сосновый лес. Илья вскидывает голову к голубому потолку неба, смотрит на яичный желток солнца, на плавные изгибы облаков и с неизъяснимой отчетливостью понимает — он дома.
— Вылитый Обормот! — Фрол сияет надраенным до блеска самоваром. — И мурло такое же, наглое.
В руках у него трехцветный котенок. Острая мордочка на тоненькой шейке — копия Обормота в младенчестве. Котенок тычется носом, попискивает и сучит лапками.
— А где Василий? — недоумевая, спрашивает Илья.
— Василий мышей ловит, кончились его именины.
— Обормотушка. — Илья хочет погладить котенка, но почему-то никак не может дотянуться.
— В осоке нашел! — ликует товарищ, поднимая детеныша к солнцу.
Внезапно Фрол становится меньше ростом, обрастает шерстью, рыжеватой, с белыми и черными подпалинами, уши вытягиваются — на них видны длинные кисточки. Сузив ярко-зеленые глазищи, Фрол провозглашает:
— Земля-то обильна: всякого зверья здесь навалом.
От Лукича, который, по словам лесного, отжил свой век, Илья ничего путного не добился.
«Ась?» — переспрашивал дед, прикладывая морщинистую ладонь к уху, и сворачивал беседу, куда Макар телят не гонял. Венчики комковатого пуха, окружавшие лысину, и сама лысина, и обрюзгшее лицо, и крючковатый нос, и набрякшие веки лучились благостным спокойствием. Безуспешные попытки Ильи направить разговор в нужное русло оканчивались неизбежным «ась?». «Туговат на ухо, — шамкал дед, наводя тень на плетень и подслеповато щурясь. — Ты, что ли, Колька? Матвеевны внук?»
«Есть квас, да не про вас» — аршинными буквами читалось на покатом лбу. Иди-ка, хлопчик. Хлопчиками дед величал едва ли не полдеревни. Многие годились ему в праправнуки.
Другой бы начхал, отступился, тем более что Фрол полегоньку выздоравливал: глядел уже осмысленно, ложку мимо рта не проносил, нужду справлял не в постель, а как положено. Но упрямый Илья клещом вцепился в Чумака. Тот долго отнекивался, хмыкал в вислые усы, теребил плохо выбритый подбородок и, скорбно вздыхая, качал головой. Илья настаивал. Тогда Чумак свел его с тезкой, внуком Матвеевны, дряхлым и согбенным.
— Расскажи ему, дядь Коль, — попросил Чумак. — Про кота. Нехай знает.
— На что? — заартачился престарелый внук.
— Он лесного объегорил.
— Сам?! — Дядя Коля вытаращился на Илью, точно на заморскую диковину.
— Ну… я подсказал. Фрол-то загибался совсем, а я это… то есть виноватый я. Совесть мучила.
Старик поскреб в затылке, достал кисет, трубку, насыпал в нее табаку, затем степенно откашлялся и, раздувая впалые щеки и завивая дым колечками, пустился в воспоминания. Баял складно, будто воочию зрел. Тоже, поди, зажился, как и Лукич.
— Того кота выпросил на болотищах пастух из Дертычей, Савелием звали. Девяносто зим прокуковал, в следующую помирать надумал. Да безносая нейдет, а худо старику — хоть в петлю лезь: кости ломит, внутрях кавардак, пропадом человек пропадает. Он и собрался: чистое надел, долги отдал, на образа перекрестился. Как заведено. Прощевайте, говорит, люди добрые, пойду со смертушкой поздоровкаюсь. Зла не держите. Тут ему кто-то короб и сунул. Может, вернется? Не сожрут старого. А подфартит — и одарят? Не с пустым, выходит, брюхом.
Когда, спрашиваешь? Давно… не упомнить даже. В тайне историю-то хранили, секрет наследникам передавали. С котом. Известное дело, не утерпели, растрепали с годами.
Чесали языками… похож он был, на тех. Повадками. Не похож, от зависти врали. Окрасом только… глазами, и зубы мелкие, без единого клыка.
Долго мурлыка жил, да не вечно. Дети от него народились — беспородные, дикие, сплошь мальчики; в руки не давались, все в лес сбежать норовили. Однако силу имели. Невеликую, спору нет, мельчал дар. С каждым поколением. Оттого и правила измыслили.
Сложить два и два — немудрено. Илья складывал: что сам знал, что увидел-услышал, что на ухо шепнули, что украдкой выведал.
Да слишком гладко получалось. Стели соломку — и падай с разбега.
Не стелили. Не падали. Опричь чересчур самонадеянных и тех, кого нужда погнала. На чужой каравай клюв не разевали. Концы с концами вяжутся? И ладно. А в урман — ни ногой. Господь с вами! Благодарим покорно! Ни молодые-ранние, ни старые-хворые.