Русская критика - страница 58

В традиционной русской культуре чувственность человека всегда выступала союзницей нравственности. И если сегодня ситуация иная, то все мы знаем, откуда пришла программа освобождения чувственности от нравственности. Пришла с Запада, где отлично развита чувственность как «продукт индустрии», как продукт конвейера вселенской массовой культуры. Но русский человек никогда не был брутально чувственен, он скорее чувствителен и сентиментален. И эту его теплую чувствительность воспитывала все та же русская культура. Я верю, что он, вооруженный наследием своей культуры, найдет в себе качества, способные противостоять тем новым технологиям в культуре, которые превращают современного человека в «чистый лист», на котором пишет кто угодно и какие угодно «свободные слова».

Технологи от культуры все меньше и меньше отводят в ней место человеческому фактору. Теперь уже не человек потребляет культуру, но культура, запускающая свой конвейер, потребляет человека. Разве свободен тот, кто чувствует себя раскованным настолько, что никому и ничем не обязан?

Сладкое слово «свобода», увлекшее общество своей привлекательно-утопической формой, сегодня приобретает все более горький вкус. Свобода «горчит» страхом, социальной разобщенностью и неуверенностью в будущем, физиологической распущенностью и расщеплением цельности человека на атомы.

Что же остается делать человеку, желающему жить в нормальных этических границах? Только вновь «привязать» себя к задачам культурным и духовно-христианским — задачам созидательным и вечным.

2004 г.

Перформанс — незаконный сын искусства. Незаконный потому, что внутри себя он не имеет собственного положительного смысла, как не имеет никакой художественной ценности. Вся суть перформанса состоит в активном воздействии на публику, — в воздействии шокирующем, разрушающим устойчивые смыслы. Следовательно, задачи и характер перформанса или инсталляции как форм «актуального искусства» априори не могут быть ни наивными, ни бессознательными.

Во всем, что произошло 18 января 2003 года в московском музее-центре им. А.Д. Сахарова, не просто столкнулись два взгляда на искусство, но выявились две воли, два сознания, два разных отношения к миру и человеку.

О выставке «Осторожно: религия!» заранее сообщила «Независимая газета». Среди ее участников были заявлены Тер-Аганьян, Косолапов, Мамышев-Монро, Кулик и другие. Куратор выставки — некий Арутюн Золумян. Среди «художников» двое известны по другим акциям: О. Кулик в начале 90-х годов публично зарезал свинью с надписью «Россия» и разделал ее на куски, а Тер-Аганьян с 1999 года находится в розыске за совершенное им прежде преступление: разрубание святых икон на выставке в столичном Манеже.

Что же представляли собой нынешние экспонаты «акционеров» актуального искусства? Рекламный плакат, завлекающий публику на выставку, изображал икону Спаса Нерукотворного, куда вместо Лика был вмонтирован автомобильный дорожный знак и на нем написано «Осторожно: религия!». В самом выставочном зале имитировалась икона Спасителя, которая была названа «Великий архиерей». Ее утилитарное предназначение — служить недорогой «фотографией на память»: любой посетитель мог «войти» в икону, выполненную в человеческий рост, заменив своим лицом, кистями рук (для этого были сделаны прорези) Образ Спасителя. Выставочные экспонаты дополнял щит с логотипом кока-колы и словами Спасителя «Сие есть Кровь Моя». Потолок Центра увешан был порнографическими изображениями, а среди экспонатов размещалась большая фотография обнаженной женщины, как бы распятой на Кресте. Композицию из водочных бутылок «украшали» церковные купола, а на Животворящем Кресте были развешаны сосиски; пародировалась икона Богоматери… Нет нужды продолжать описания других «достопримечательностей» выставки, скажу только о трех стендах: на первом размещался текст Евангелия от Матфея с символом креста, на втором — отрывок из Манифеста коммунистической партии со звездой, на третьем — фрагменты книги Гитлера «Майн кампф» со свастикой. И все это на фоне раздавленного человека. Таким примитивным способом утверждалась, очевидно, мысль о родстве трех идеологий.