Русская сатирическая сказка в записях середины XIX — начала XX века - страница 24
— Здравствуй, божья старушка! Дай-ка мне чего-нибудь поесть.
А старуха в ответ:
— Вот там на гвоздике повесь!
— Аль ты совсем глуха, что не чуешь?
— Где хошь, там и заночуешь!
— Ах ты, старая ведьма! Я те глухоту-то вылечу!
И полез было с кулаками:
— Подавай на стол!
— Да нечего, родимой!
— Вари кашицу!
— Да не из чего, родимой!
— Давай топор; я из топора сварю!
— Что за диво! — думает баба, — дай посмотрю, как из топора солдат кашицу сварит!
Принесла ему топор; солдат взял, положил его в горшок, налил воды и давай варить. Варил-варил, попробовал и говорит:
— Всем бы кашица взяла, только б малую толику круп подсыпать!
Баба принесла ему круп. Опять варил-варил, попробовал и говорит:
— Совсем-бы готово, только б маслом сдобрить!
Баба принесла ему масла. Солдат сварил кашицу:
— Ну, старуха, теперь подавай хлеба да соли, да принимайся за ложку; станем кашицу есть!
Похлебали вдвоем кашицу.
Старуха спрашивает:
— Служивой! Когда ж топор будем есть?
— Да вишь, он не уварился, — отвечал солдат, — где-нибудь на дороге доварю до позавтракаю!
Тотчас припрятал топор в ранец, распростился с хозяйкою и пошел в иную деревню.
Вот так-то солдат и кашицы поел и топор унес!
Жил-был Кузька-вор. Барин и говорит:
— Кузька, укради у меня собаку! Дам, если украдешь, сто рублей.
Кузька говорит:
— Украду.
— Как ты украдешь? Ведь она злая.
— Это, — говорит, — мое дело, а не ваше!
Приходит Кузька домой и говорит:
— Мать, сшей мне мешок такой-то вот длины, такой-то ширины.
Мать сшила ему. Он пошел. Приходит к воротам; взял да и приколотил мешок под подворотню, широко растопырил, а сам отошел. Собака молчит, не чует. Лукнул через ворота камень, она и учуяла, бежит. Разбежалась да прямо в мешок и попала. Кузька оторвал мешок и убежал с ним домой. Барин поутру встает, собаки нет.
— Ступайте, — говорит, — слуги, призовите Кузьку!
Те пошли:
— Кузька дома?
— Дома!
— Собака у тебя?
— У меня.
— Иди к барину!
Приходит, собаку приносит. Барин ему сто рублей отдал и говорит:
— Украдешь у меня еще жеребца?
— Украду!
— Да как ты украдешь? Ведь у меня его четверо людей караулят: один верхом, другой за повод будет держать, третий — за хвост, четвертый — в дверях!
— Это дело мое, — говорит Кузька-вор, — украду.
Вот барин уснул. Кузька приходит в его хоромы, оделся в баринову одежду, взял четверть водки, выходит вечером на крыльцо и кричит:
— Ребята! Кузька не был?
— Не был-с.
— Идите, по рюмушечке выпейте!
Они выпили. Напоил их пьяных Кузька, они и повалились. Пришел он, взял жеребца и увел; заместо его мялицу поставил; одного-то верхом на нее посадил, другому-то веревку дал, за ручку привязал, третий так валяется, а четвертый пьяный у дверей лежит.
Барин поутру приходит, кричит:
— Ребята, ребята!
Они спят себе; добудились насилу.
— Где жеребец?
Нет жеребца: проспали!
— Зачем вы нас, барин, вином поили?
— Когда?
— А вчера?
— Призвать Кузьку.
Призывают. Приезжает Кузька на барском жеребце; получил от барина сто рублей. После барин и говорит:
— А вот что: укради у меня деньги!
— Ладно, — говорит Кузька.
— Как ты украдешь? Ведь они у меня в головах и люди будут их стеречи день и ночь.
— Дело мое, украду!
Пошел Кузька на кладбище, вырыл он там мертвеца, притащил его и мертвыми руками царапает в окошко. Проснулся барин:
— Стой! Это Кузька!
А Кузька открыл окошко да и сунул мертвеца в комнату. Сейчас ему барин голову напрочь и отрубил.
— Ну, — говорит, — это, видно, не жеребца воровать. Попался!
Пойдемте его хоронить, — говорит.
Пошли мертвеца зарывать. Кузька вбежал в горницу и говорит:
— Барыня, поймали. Пожалуйте барину деньги — разделаться!
Та испугалась, да все деньги и отдала, всю шкатулку. Он ее и унес.
— Теперь схоронили, больше не будет воровать! — говорит барин.
Утром встают — денег нет.
— Ах, смотри, мы не его зарубили!
Посылают к Кузьке.
— Дома Кузька?
— Дома.
— Иди к барину!
Приходит Кузька и деньги приносит, получает сто рублей.
— Укради, — говорит ему барин, — мою барыню!
— Ладно, украду!
— Да как же ты ее украдешь? Я всегда с ней.
— Дело это не ваше, украду!
Сшил Кузька чучело, вылитого себя, в белую одежду одел и повесил на куст, а сам за другой куст спрятался.