Русский американец - страница 25

   -- Ну что же мы все молчим? Давайте говорить, занимать дорогую гостью. Сестра, ты угостила бы нас чаем, мне страшно пить хочется. Настя тоже не откажется выпить со мною чашку, -- принужденно-весело проговорил молодой Намекин.

   Молодая девушка ничего не ответила, а только густо покраснела. Мария Михайловна вышла сделать распоряжение о чае, генерал тоже вышел, не сказав более ни слова. Влюбленные остались одни.

   -- Алеша! Что ты сделал, что ты сделал? -- всплеснув руками, испуганно проговорила молодая девушка. -- Ну зачем ты перед отцом назвал меня своей невестой?

   -- А разве я сказал неправду?

   -- Ну зачем было говорить так сразу? Я заметила, твои слова не понравились ему, он даже в лице изменился.

   -- Не нынче-завтра надо же сказать отцу, что я не изменю желания жениться на тебе, и пусть это ему неприятно, я все же женюсь на тебе, даже если он действительно лишит меня наследства.

   -- Милый, милый, как ты любишь меня!

   Настя хотела поцеловать руку своего больного жениха, но тот пригнул ее голову и крепко поцеловал в губы. Это был их первый поцелуй.

   Подали чай и легкую закуску. Мария Михайловна попросила Настю "похозяйничать"; молодая девушка разлила чай и из своих рук напоила жениха.

   Чай прошел в оживленной беседе. Много шутили, смеялись. Наконец Настя стала собираться домой. Молодой Намекин попросил ее побыть еще немного.

   -- Нельзя, милый, надо спешить. У нас дома никого нет. Папа вчера уехал в усадьбу и приедет дня через три-четыре.

   -- А ты ко мне одна, Настя, приехала?

   -- Нет, с нянькой Маврой, она в передней дожидается.

   Влюбленные распрощались. Мария Михайловна расцеловала невесту своего брата и просила ее опять приехать, сказав при этом:

   -- Алеша и я рады будем вашему приезду, Настя, а на суровость папы не обращайте особенного внимания и не бойтесь его; он, право, не такой, каким кажется!

XII

   Тольский не оставил мысли жениться на красавице Насте и решил съездить в дом Лугового, чтобы переговорить с Настей и ее отцом; но его не приняли, причем камердинер сказал:

   -- Ни самого барина, ни барышни дома нет.

   -- Как ты смеешь врать, старое пугало? Я барышню в окно видел, она дома! -- крикнул Тольский.

   -- Никак нет, сударь, барышня уехать изволили!

   -- А я говорю, ты врешь, чертова перечница! Сейчас же пропусти меня, негодяй, а не то как раз нагайки отведаешь!

   Но побить старика Савелия Гурьича Тольскому не пришлось: тот быстро юркнул в сени и запер их за собою. Так Федор Иванович ни с чем и вернулся домой.

   Однако он был не таков, чтобы отступить от задуманного.

   -- А, не принимать меня! Я покажу себя! Ты, верно! моя красавица, плохо знаешь, что Тольский за человек. Я самому сатане не спущу! Эй, Ванька! -- громко позвал он своего камердинера.

   -- Здесь, сударь! -- входя, ответил Иван Кудряш.

   Он, так же как и другие дворовые, был совершенно спокоен: "нечистая сила" теперь уже не пугала их; с того самого дня, как Тольский приказал заколотить дверь в мезонин досками, привидения исчезли, а сам Тольский даже, смеясь, сказал: "Черти и ведьмы теперь околеют с голоду: дверь-то заколочена, и им ни входа, ни выхода нет..."

   -- Ванька, выручай своего господина!

   -- Готов, как и чем прикажете?

   -- Влюбился я, братец, крепко влюбился. Полюбил я красну девицу пуще рода, пуще племени, да вот горе: я-то ее люблю, а она-то меня недолюбливает.

   -- Кто же она такая, что спесива больно?

   -- Майорская дочь, но собой краса писаная.

   -- Что же она, сударь, спесивится?

   -- Да жених у нее есть, Намекин Алешка; вот его-то и любит. Стрелялся я с ним, да уцелел он; я только ранил его.

   -- Плохо дело, сударь, а впрочем, беда поправима: надо красотку увезти, -- посоветовал Кудряш.

   -- Придется, Ванька. Приготовь ты мне нынче к ночи человека три дворовых, выбери порасторопнее да потолковее, да чтобы лихая тройка была готова. Понял?

   -- Как не понять. А меня, сударь, возьмете?

   -- Разумеется. Ты у меня, Ванька, всему делу воротила!

   В тот же день, в глухую полночь, к дому Лугового тихо подъехали тройка, запряженная в крытый дорожный возок, и простые сани-розвальни. В возке сидели Тольский и Иван Кудряш, а в розвальнях три дворовых парня-ухаря. Розвальни остановились, несколько не доезжая до майорского домика, а возок около самых ворот. Переулок, где находился дом Лугового, был глухой и безлюдный; ночь была темная, кругом царила полнейшая тишина.