Русский американец - страница 28

   Тольский с давних лет вел знакомство с Джимковским и к нему-то и привез бедную Настю, надумав на время припрятать ее в доме своего соучастника по темным делам.

   Была еще глубокая ночь, когда крытый возок Тольского подъехал к воротам Джимковского. Кудряш соскочил с козел и принялся барабанить в ворота; на его стук послышались шаги по хрустевшему снегу и грубый голос спросил:

   -- Кто стучит, что надо?

   -- Свои, отпирай скорей! -- ответил Кудряш. -- Господин Тольский Федор Иванович изволил приехать к пану.

   Ворота заскрипели и отворились. Возок въехал на обширный двор.

   Тольский вышел из возка и спросил у сторожа:

   -- Пан дома?

   -- Дома, спит.

   -- Так поди разбуди и скажи, что я приехал.

   -- Слушаю!

   Скоро на двор вышел Станислав Джимковский, еще не старый человек, с круглым бритым лицом и слащавой улыбкой.

   -- А, вельможному пану мой привет! -- весело проговорил он, почтительно пожимая протянутую руку своего позднего гостя.

   -- Слушай, Джимковский, у меня до тебя дело: мне надо на некоторое время припрятать у тебя одну молодую девушку.

   -- Понимаю, пан, понимаю! Новая победа? Что же, можно; я и мой дом к вашим услугам.

   -- У тебя мезонин пустует, да? -- отрывисто спросил у поляка Тольский. -- Ну так в одной из его комнат и запрешь ее на замок.

   -- Как так запереть? Я что-то плохо понимаю ясновельможного пана!

   -- Так слушай! Я влюбился в дочь одного майора, предлагал ей выйти за меня, но она не согласилась... Тогда я увез ее и хочу на время припрятать у тебя. Ты запрешь ее в мезонине, приставишь для услуг какую-нибудь девку или бабу, будешь хорошо кормить и поить; но из мезонина она не должна делать ни шагу... Ты понимаешь меня?

   -- Понимаю, вельможный пан, все понимаю.

   -- Кроме той бабы, которую ты приставишь, ее никто не должен видеть. Повторяю, она должна безвыходно находиться в той горнице, в которую мы ее посадим. За нее ты ответишь мне головой. Ну, веди нас в мезонин! -- Тольский, проговорив эти слова, подошел к возку, отворил дверцу и обратился к Насте: -- Мы приехали, выходите.

   Молодая девушка послушно вышла из возка и направилась к дому. Они вошли в просторные сени, из которых вела лестница в мезонин. Джимковский вышел навстречу со свечой в руках.

   -- Рад гостям от сердца, -- слащаво проговорил он и направился по лестнице в мезонин; Тольский и Настя последовали за ним.

   В мезонине было три комнаты, довольно чистые и прилично обставленные; одна из них была отведена для Настя. Эта комната была довольно обширная, в два окна; в ней стояли кровать под шелковым пологом, диван, стол с несколькими стульями; две-три картины в золоченых рамах заканчивали украшение комнаты, которая теперь служила тюрьмой для молодой девушки.

   -- Вам здесь, панночка, будет неплохо; для услуг я к вам приставлю расторопную женщину, пищу вы будете получать с моего стола, и никакого притеснения вам бояться нечего, -- с обычной улыбкой промолвил Джимковский.

   Настя ничего не ответила на это, а только презрительно посмотрела на него и, обращаясь к Тольскому, проговорила:

   -- Эту комнату вы назначаете моей тюрьмой?

   -- Вам только стоит захотеть -- и вы здесь не останетесь, -- ответил Тольский. -- Скажите, что согласны, и вы будете моей повелительницей, а я вашим рабом!

   -- Этого вы от меня не услышите; вашей женой я никогда не буду.

   -- Посмотрим! Счастливо оставаться.

   Тольский и поляк вышли из комнаты. Настя слышала, как за ними щелкнул замок, и она очутилась взаперти.

   -- Ну, пан, счастливейший вы человек! -- сказал Тольскому Джимковский, спускаясь с ним по лестнице. -- Ведь какую дивчину в полон забрали!.. Много видел я пригожих дивчин, а такой не видывал: краля кралей. О, ясновельможный пан, вам многие позавидуют!

   -- Не ты ли мне позавидуешь, пан Джимковский? -- насмешливо спросил Тольский у поляка. -- Гляди, не отбей у меня красотки!

   -- И шутник же ясновельможный пан, вот шутник!

   -- Однако шутки в сторону; смотри же, чтобы моей пленницы не увидал ни один чужой глаз. Людишкам своим строго-настрого накажи, чтобы не давали волю своему языку, если не хотят отведать моей нагайки. Дня два-три я не покажусь этой красотке; пусть она немного успокоится, одумается, а через три дня приеду. Прощай! Все, что я говорил тебе, советую исполнить; внакладе не останешься.