Русский консерватизм и его критики. - страница 16

стр.

. «Из всего этого можно вывести заключение, — писал историк Николай Хлебников, — что Дума Боярская играла весьма незначительную роль в управлении страной. Все действительное управление государством сосредоточивалось в приказах и исходило от единой воли Государя. Все приказы были не что иное, как многочисленные канцелярии Государя, занятые всеми отраслями управления по его поручению (приказу), под его личным надзором и контролем. Это положение вещей естественно развилось из вотчинного принципа, по которому хозяин- вотчинник есть естественный распорядитель всего и в его вотчинное управление никто не может вмешиваться»[74].

В целом Дума никоим образом не ограничивала власть царей, как это делали подобные органы средневекового Запада. Она была инструментом царской воли, не служила интересам подданных и даже не выражала их пожеланий. Понятно, почему Августин Майерберг, посетивший Москву в 1661 году, писал, что «великие князья всегда имеют при себе Думу. Но многие из них обыкновенно спрашивали ее мнения только для вида, чтобы свалить с себя на нее ненависть за сделанную ими несправедливость»[75].

Земские соборы тоже служили власти, а не обществу. Их происхождение является спорным: датой их основания долго считался 1549 или 1550 год, но последующие исследования установили, что они появились только в 1566-м[76]. Детальное изучение их состава в XVI веке показало, что большинство представителей было правительственными служащими, имевшими должности в столице или провинциях: Земские соборы не избирались народом, а назначались и созывались властью. Сама идея выборов противоречила духу патримониального абсолютизма:

В самом деле, применение выборного начала означает признание за обществом политических прав, хотя бы самых минимальных, и уже во всяком случае предполагает взгляд на общество как на необходимый самостоятельный ингредиент в понятии государства. Но ни того, ни другого нельзя ожидать там, где управление основывалось на вотчинных началах и где население являлось, по выражению проф. Ключевского, политической случайностью[77].

Земские соборы часто созывались неожиданно, что при всем желании не давало никакого времени на проведение выборов. Их задачей было усиливать правительственный контроль над провинциями. Поэтому, как писал А.И. Заозерский, они были не «представительным учреждением, а скорее всего собранием агентов правительства… С юридической точки зрения это было вспомогательное учреждение, построенное сообразно со служебным складом общества и отражавшее в себе не его права, а его обязанности»[78]. Они никогда не были институтом, ограничивавшим власть:

Были ли у нас враждебные царской власти партии? Таких партий на наших соборах никогда не было. Московские выборные люди всегда отличались преданностью монархическому началу и не обнаруживали ни малейшего стремления выйти из тех границ, которые указывались им волею государей; они всегда стояли на почве установившихся порядков; свои жалобы они приносили в самой почтительной форме. Их деятельность никак не могла казаться опасною нашим государям[79].

Соборы только один раз сыграли жизненно важную роль — в начале XVII века, когда после прекращения династии Рюриковичей и последовавшей Смуты России необходимо было избрать нового царя. Это произошло на Земском соборе в 1613 году, который, в отличие от своих предшественников, в значительной степени был созван на основе выборов: он и избрал Михаила Романова на трон. Собор заседал непрерывно вплоть до 1622 года, помогая восстанавливать порядок в стране, разоренной иностранными вторжениями и гражданскими войнами. Другой Собор был созван в 1648/49 году, чтобы утвердить новый Судебный кодекс. Но как только новая династия консолидировала свою власть, необходимость в Земских соборах уменьшилась. Последний раз они заседали в 1653 году, столетие после того, как были созваны в первый раз. Затем они исчезли без следа.

Соборы никогда не имели такого политического влияния, каким во время своего расцвета обладали западные Штаты. Причина заключалась в том, что в Московской Руси права и привилегии сословий не были юридически закреплены, а потому сословия не ощущали, что их объединяет общий интерес по отношению к верховной власти. У различных социальных групп не было таких коллективных интересов, за которые им надо было бы бороться, и, имея мало общего, они не могли играть политической роли