Русский консерватизм и его критики. - страница 18

.

Конечный результат такого политического устройства заключался в том, что правящая элита — царь и его чиновники — ни тогда, ни позже не рассматривали общество как образование, независимое от государства, имеющее свои собственные права, интересы и желания, образование, перед которым они несли ответственность. Эта элита полагала, не вполне осознанно и без теоретического обоснования, что «народ» существовал постольку, поскольку государство признавало его существование, и что его единственной функцией было служить государству. Государство, в свою очередь, не интересовалось благосостоянием подданных, а взамен требовало, чтобы и подданные не интересовались его делами. Такое мировоззрение имело глубокие корни: появившись впервые в Московии, оно пережило имперскую и советскую эпохи.

До какой степени она пропитала правящую элиту России, можно судить по примерам, взятым из правления трех монархов XIX века — Николая I, Александра II и Александра III.

Петр Чаадаев был потомком одной из самых знатных русских аристократических фамилий; и хотя в 1836 году он получил скандальную известность из-за публикации статьи, в которой резко критически оценивалось историческое место России (эта критика стала причиной того, что царские чиновники официально объявили его сумасшедшим), чаадаевские взгляды, высказанные тремя годами ранее, в прошении, поданном Николаю I через шефа полиции графа Бенкендорфа, не столь широко известны. Фактически же в то время его политические взгляды были крайне консервативными. Он испытывал финансовые трудности и просил о должности. В своем прошении он высказал весьма умеренную критику системы российского образования и предложил имперскому чиновничеству свои услуги — в такой роли, которая дала бы ему возможность способствовать ее улучшению. В ответ он получил резкий выговор со стороны Бенкендорфа, который писал: «Одна лишь служба, и служба долговременная, дает нам право и возможность судить о делах государственных… Вы, по примеру легкомысленных французов, принимаете на себя судить о предметах, Вам неизвестных»[91]. Скрытый смысл этих слов заключался в том, что дела государства, такие как медицина или право, требуют профессиональных навыков и потому не должны быть делом любителей. Николай I выразил эту мысль еще откровеннее в 1849 году, когда, выступая против опубликованной в русском журнале статьи по поводу университетов, в письме министру просвещения и главному идеологу своего правления графу С.С. Уварову назвал ее «неприличной», «ибо ни хвалить, ни бранить наши Правительственные учреждения, для ответа на пустые толки, не согласно ни с достоинством Правительства, ни с порядком у нас, к счастию, существующим. Должно повиноваться, а рассуждения свои держать про себя»[92].

Прошло 30 лет, и на трон взошел самый либеральный из российских монархов XIX века — Александр II, царь, который освободил крепостных и дал толчок другим реформам, направленным на сближение власти с ее подданными. В январе 1865 года Александр получил прошение от собрания московского дворянства, одобренное подавляющим большинством его участников, в котором наряду с выражением благодарности они кротко просили его «довершить государственное здание созванием общего собрания выборных людей от земли русской для обсуждения нужд, общих всему государству»[93]. Эта просьба была совершенно законной в соответствии с указом 1831 года, который позволял дворянству обращаться к власти по делам, вызывавшим общественное беспокойство[94]. Несмотря на это, Александр ответил так, что это можно определить только как словесную пощечину:

Благополучно совершившиеся в десятилетнее мое царствование и ныне по моим указаниям еще совершающиеся преобразования достаточно свидетельствуют о моей постоянной заботливости улучшать и совершенствовать, по мере возможности и в предопределенном мною порядке, разные отрасли государственного устройства. Право вчинания по главным частям этого постепенного совершенствования принадлежит исключительно мне и неразрывно сопряжено с самодержавной властью, Богом мне вверенною. Прошедшее в глазах всех моих верноподданных должно быть залогом будущего. Никому из них не предоставлено предупреждать мои непрерывные о благе России попечения и предрешать вопросы о существенных основаниях ее общих государственных учреждений. Ни одно сословие не имеет права говорить именем других сословий. Никто не призван принимать на себя передо мною ходатайство об общих пользах и нуждах государства