Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова - страница 9

— Ну как? Устроился? — спросил из внешнего мира Жендос.

— Как на станции «Мир»! — весело отвечал Выкрутасов. — Запечатывайте!

Внешний мир захлопнулся. Некоторое время, очутившись в кромешной тьме, Дмитрий Емельянович слушал треск и шорох скотча, которым основательно заклеивалась верхняя часть коробки. Потом хлопнули дверцы, закачало, машина поехала.

— Ну все, влип, — тихо рассмеялся самому себе Выкрутасов. Он стал размышлять о том, что происходит и зачем это ему нужно. Положение выглядело бесспорно диким.

— Бред какой-то! — вдруг возмутился бывший политинформатор, но тотчас мысли его потекли совсем в ином, оправдательном направлении. Да, в значительной мере он совершает преступление. Но разве государство не совершило преступления против него, вышвырнув из всех азов жизни, лишив любимого дела, любимой жены, любимого дома? И если сейчас в чести Гориллычи, то что ж, честным людям типа Дмитрия Емельяновича ничего не остается делать, как вставать на тропу войны. Да, он едет похищать предмет живописи. Но разве та мафиозная сволочь, которую Жендос весьма удачно окрестил Гингемой, не первой похитила принадлежащую Марине картину?

Конечно, закрадывалось нехорошее подозрение, что Марина его обманула и его просто используют для похищения шедевра живописи, действительно принадлежащего Гингеме. Но он отгонял от себя это подозрение, не хотел думать о Марине плохо. Ведь он и впрямь успел не на шутку влюбиться в Марину.

Короче, что бы ни происходило, все можно было списать на ураган. Русский ураган.

— Нет, все идет как надо, — успокоил он самого себя.

Однако уже было душновато, по телу струились капли пота. А если Гингема долго просидит дома? А если захочется по-маленькому? А если она вообще никуда не уйдет?

— Все эти «если» задает себе трус, — сжав зубы, прошептал бывший политинформатор. — Стыдись, Выкрутасов!

Да, и самое главное — ведь он идет на все эти опасности ради великой тайны Льва Яшина, ради того, чтобы поселиться у Марины и начать совершение переворота в мировом футболе.

Вспомнилась удачная вчерашняя формулировка про слом мировой системы футболизма. Дерзновенные мысли взвихрились, запылали и устремились ввысь, оставляя за собой огненный ракетный хвост.

Езда длилась недолго. Вскоре машина остановилась, и Выкрутасов услышал, как открываются дверцы фургона. Затем раздался голос Людвига:

— Эй ты, Гарри Гудини! Не задохнулся еще?

— Полет идет нормально, — храбрясь, ответил Выкрутасов.

— Молодцом! — похвалил его Людвиг. — Ты это, когда мазню вынесешь, ищи нас не в этой таратайке, а в красном зубарике.

— В каком зубарике?

— Машина такая. «Субару» называется. Иномарка.

— Понял.

— Все, теперь умри.

Он почувствовал, как коробку стали вытягивать из фургона. Затем картонная космическая станция поплыла в сторону, а еще через какое-то время встала вертикально. Раздался шум открывающихся дверей лифта. Лжехолодильник втащили в лифт. Темнота, в которой сидел Выкрутасов, потекла вверх.

— Бред какой-то! — шептал Выкрутасов. Но отступать уже было поздно. Этаже на третьем или четвертом коробку вытащили из лифта. Где-то в отдалении прозвенел дверной звонок. Потом Дмитрий Емельянович услышал следующий диалог между Людвигом и Гингемой:

— Добрый денек! А вот и ваш «Электролюксик» прибыл!

— Какой еще «Электролюксик»?

— Холодильничек ваш, просим принять.

— От кого?

— То есть как от кого? От нас. Фирма «Закат».

— Ничего не понимаю.

— Как это ничего не понимаете! Вы холодильник заказывали?

— Зачем? Их у меня и без того три.

«Ни хрена себе!» — чуть не вслух произнес Выкрутасов. Меж тем шельмовская беседа продолжалась.

— Позвольте, позвольте! Вы — Ангелина Петровна Волкова?

— Ошибка, дорогие мои! До свидания.

— Позвольте! Адрес ваш — улица Щепкина, дом 5А, квартира 16?

— Адрес мой, но я никакая не Ангелина.

«Ясно, что ты — Гингема!» — усмехнулся Дмитрий Емельянович.

— Так вы что, платить отказываетесь?

— Да за что же платить, если тут явная ошибка и я никакого «Электролюкса» не вызывала. Он мне не нужен. У меня два «Сименса» и «Бош» превосходный.

— Ну здра-а-асьте!

— Вот вам и здрасьте.

— Что же делать-то?