Русское - страница 5
Майор закурил, Юрий видел огонек его сигареты через стеклянный верх двери. Юрий курить временно бросил, беременную Клаву тошнило даже от запаха. Он открыл книгу или журнал, не могу сказать с уверенностью.
Журнал очень возможен. «Огонек», «Новый мир», «Знамя». «Замок» или рассказы Петрушевской. Или Шаламова. Всё страшное. Всё морок. Всё невыносимо и нельзя не прочесть. Нельзя не заглянуть туда. Но скоро Юрий бросил читать, оставил на коленях раскрытый журнал (или книгу). Женщина сидела через проход, картонный короб лежал рядом с ней на сиденье. Она вдруг открыла короб, вынула из него что-то завернутое в белую бумажку, развернула (бумажка хрустела как снег и вспоминался сразу Новый год, разноцветные огни в окнах, тот миг, когда старый год завершился, а новый не наступил; единственный миг невыдуманного волшебства). Из бумажки показалась белая фарфоровая чашка, полупрозрачная. Юрий видел сквозь тонкие стенки тени державших чашку пальцев. Белая чашка, расписанная желтыми розами на зеленых колючих стеблях. Рука с чашкой запечатлелась в его памяти. Впоследствии в любой момент он мог вызвать это видение в полупустом холодном вагоне, где только и грела печка, над которой он сидел.
О майоре он к тому моменту позабыл. Увидел его уже в окне автобуса, как в светящейся картине. Майор успел проскочить среди первых, и занял лучшее место, и теперь смотрел на них всех из своего электрического тепла. Толпа пробивалась в автобус, в маленькие его двери.
Автобус был небольшой (пазик), урчал и дрожал. Юра втиснулся последним, двери, шаркнув по спине, закрылись. Майор приподнялся, замахал рукой и закричал:
– Эй, парень, я тебе место держу!
И Юрий догадался по обращенным на него взглядам, что майор держит место для него. Майор махал рукой, кричал:
– Пропустите его! Мы вместе!
Народ ворчал, но давал протиснуться. Кто-то, правда, сказал, что могли бы и женщине уступить место, на что майор взвизгнул:
– Я инвалид! Я из Афгана!
– Ладно, не психуй, – ему сказали.
Люди угрюмо теснились, давая Юре проход.
Майор забрал с сиденья шапку, и Юра сел. Автобус уже тронулся.
– Я правда инвалид, – сказал майор, – я правда из Афгана.
Он выдохнул, успокоился. Ехать им было до конечной минут сорок.
– Расскажи мне, чем там дело кончилось, – спросил майор.
Юрий мгновенно понял, о чем речь.
– Он стал отчасти мухой, – сказал.
Майор хмыкнул.
– Только все эти мушиные свойства в человеке увеличились. Человек – что-то вроде увеличительного стекла.
– Это мне непонятно, – сказал майор.
– Ну. В общем, человек – это чудище.
– Это мне понятно.
Майор посмотрел на Юрия со вниманием. Впрочем, ничего больше не спросил и отвернулся к окну.
У городка уже полупустой, легкий автобус развернулся, встал, отворил двери. Юрий поднялся, выбрался в проход, майор следом. Спросил уже готового спрыгнуть со ступеньки Юрия:
– Тебя как зовут?
Юрий обернулся.
– Меня Михаил, – сказал майор. – А некоторые зовут Мишель. В честь поэта Лермонтова.
– А меня в честь космонавта Гагарина.
– Отличный выбор, – сказал Мишель.
Юрий спрыгнул и направился к КПП.
1990, апрель, 4
Апрельским вечером накануне пятницы Юрий и Клава прогуливались по городку. Шли рука об руку, здоровались со знакомыми. Было еще светло. Время от времени Клава восклицала:
– Ах, посмотри!
Они останавливались и смотрели.
Ожившая, готовая раскрыться почка.
Глазастый малыш в коляске.
Скачущий по просохшему асфальту воробей.
На площади возле темной ели толпились люди.
– Смотри! – воскликнула Клава.
В белом платье до колен стояла высокая блондинка под руку с майором. Возвышалась над ним.
– Это свадьба.
– Ну да, – тут же понял Юра. – Конечно.
Майор был в парадной форме с орденской планкой. Багровый, гладко выбритый. Потный. У молодой жены лицо спокойное. Взгляд поверхностный, скользящий. Они фотографировались. Вдвоем. Толпа гостей стояла поодаль, за фотографом.
– Внимание, – сказал фотограф.
И толпа за ним примолкла. Но майор вдруг привстал на цыпочки, замахал свободной рукой и закричал:
– Эй, Гагарин! Я женился! Приходи в столовку! Давай! Гуляем!!!
И все-все люди на площади обернулись и посмотрели на Юрия. Клава дернула Юру за руку, жена майора не шелохнулась.