Русское монашество рубежа XVIII-XIX веков: стратегии выживания - страница 16

– Кажется, Карташов это перечисляет, что ропот прокатился, и в повторном деле Арсения Мацеевича фигурировали сочувствующие, бывшие в переписке с ним игумены, архимандриты, простые монахи. Но, конечно, вопрос был в том, насколько было возможно, насколько они обладали ресурсами для протеста.

У Арсения Ростовская кафедра была – одна из трех богатейших кафедр Русской Церкви. Во-первых, ему было, что терять, во-вторых, это был ресурс для сопротивления, когда он мог позволить себе что-то, этот молебен – демонстрация недовольства и так далее. Он мог позволить себе нечто продемонстрировать. А у того игумена, у которого все отняли, землю тоже, братия его думает, что делать, даже думает разбегаться, как ему поступить? Письма писать?

–Может быть, преследовали под видом того, что он сопротивляется секуляризации?

– Нет, в среде духовенства, по крайней мере, по литературе и по документам я не помню таких случаев. Арсений – это показательное дело. Действительно, он сам лез на рожон, и императрица решила до конца быть принципиальной в этом вопросе. Она вообще считала, что борется в лице Арсения со всеми «суевериями» Русской Церкви. «Суеверия» – это категория вольтеровского описания христианства. Поэтому таких свидетельств нет. По крайней мере, мне не известно.

–Какие у Екатерины были причины провести секуляризацию? Здесь просто ситуация денежная или?..

– Синодальный период от начала и до конца проникнут философией государственного утилитаризма, при котором все должно работать на империю, на государственную машину, и церковь – в том числе. XVIII век демонстрирует неприкрытый утилитаризм от Петра до Екатерины. XIX век начинает это обставлять различными экивоками, богословствованием, что это делается во благо и так далее.

Но на самом деле это тоже замаскированный государственный утилитаризм. Когда будет проводиться приходская реформа при Александре I, то там будет масса слов про благо, но, на самом деле, это будет очень жесткое изъятие приходского хозяйства, приходских средств в пользу государства.

Но вопрос секуляризации, как я пытался показать, с точки зрения государства назрел, он назрел не за одно десятилетие, а за столетия. Было пора. Тем более, было понятно, что российское дворянство вступает в эпоху своего свободного существования, дворянству нужны земли. Недаром я упомянул указ о вольностях дворянства, который Екатерина потом подтверждает.

Церковные земли активно пошли на раздачу екатерининским орлам, также это была эпоха войн, когда нужно было мобилизовать служилый правящий класс. Тут была масса нюансов. Кроме того, Екатерина, как человек эпохи Просвещения считала, что она должна была поставить пределы «суевериям». Да, отдать долг народному благочестию (в этом смысле она очень педантично исполняла свои представительские функции в церковных церемониях – крестные ходы, богослужения, пожалуйста, она пешком идет, все как надо), но при этом стихия народного благочестия и «суеверий» должны быть поставлены в жесткие рамки.

Понятно, что чем меньше хозяйственных возможностей, тем меньше способов на заявление своего собственного мнения. Здесь тоже должно быть поставлено в эти рамки. Комплекс этих условий привел к тому, что Екатерина, собственно, реализовала этот проект.