Рябиновая ночь - страница 17
Алексей приехал с Петькой и, не заходя домой, направился в правление колхоза. От встречи с Анной у него на душе остался неприятный осадок. Как и тогда, когда он пришел из армии, закипела горькая обида. Но он подавил это непрошеное чувство. «Для полного счастья тебе только не хватало любовного романа», — с ехидцей подумал о себе Алексей.
Легкое дуновение ветра набросило медовый запах цветов и терпкую горечь залежалого сена. Алексей поднял голову. Через степь к селу ехало пять тракторов с возами сена. За степью синели горы. Вот она, Приононская степь. Сколько сил положил человек, сколько пота пролил, но так и не смог покорить ее, не смог заставить давать хорошие урожаи.
Алексей вспомнил один давний вечер. Это сразу после войны было. На берегу Онона горел костер. Усталые парни варили чай. С ними у костра сидел бригадир Маруф Игнатьевич Каторжин. Он только что вернулся из армии, на нем выгоревшая гимнастерка, танкистский шлем. От его длинной фигуры на желтую траву падает длинная тень.
— Как тут ни крути, земля у нас прижимистая, — говорил простуженным голосом Маруф Игнатьевич. — Только на то причина есть, и даже очень веская. Я бы не стал зря пустословить, да, может быть, мой рассказ кое-кому пригодится. Вам-то по земле еще долго шагать, а ее, матушку, знать надо, сердцем чуять.
Давно это, парни, было. В те времена про степь-то знать не знали и слышать не слышали. Тайга здесь была, да такая дремучая, не каждый в нее ходить-то отваживался. А зверя в ней водилось всякого видимо-невидимо.
Там, где сейчас наша деревня, у устья речки Урюмки на берегу Онона стояла избушка. И жил в ней охотник из племени чудь. У него дочь на выданье была, да такая красавица, каких теперь и не бывает. И смелость она неженскую имела: одна в горы на кабанов и медведей с рогатиной ходила. И песни петь мастерица была. Бывало, запоет, птицы вокруг замолкали, Онон останавливался.
Однажды утром выходит из своей избушки старик, смотрит, а по обоим берегам Онона березы выросли, пышные, кудрявые. К чему бы это? Пошел охотник к мудрецу. А тот и говорит: «Далеко в горах среди снежных гольцов Белый хан родился. Войска у него, что мошкары осенью. Идет он по земле с войной, все народы рабами делает».
Вскоре появился человек от Белого хана и говорит: «Эти земли мне Белый хан подарил за верную службу, а вместе с землей и вас. И теперь вы мои рабы. И велю я вам работать день и ночь, меха соболей и обозы с хлебом мне присылать».
Вышла к нему девушка с рогатиной в руках и отвечает: «Не бывать Онону гордому и ветру буйному на посылках у ханских слуг, не бывать вольному охотнику и хлеборобу рабом у них, и не есть ханским холопам пахучих хлебов с приононских земель. Примет эта земля того, кто придет к ней с чистым сердцем и вольной душой. Этому молодцу я и отдам ключи ко всем земным секретам. И будет она родить ему тучные хлеба на удивление всем людям».
Сказала так девушка и исчезла. А лес будто ветром сдуло. На сотни верст степь раскинулась. А земля — песок да камни. До сих пор нет молодца, который взял бы ключи и открыл секреты земли.
Хоть и немудреный рассказ, а запал в душу Алексея и решил его судьбу. С того вечера не дает покоя ему ключ девушки от Приононских степей. Сумеет ли Алексей взять этот ключ у нее?
Алексей вошел в кабинет председателя колхоза, просторную светлую комнату, где у окна в бочонке росла роза, от этого казалось, что кабинет залит легким зеленоватым светом. Со стены из рамки на Алексея смотрел уже немолодой мужчина с черными усами, первый председатель колхоза Иван Огнев. Нина Васильевна сидела за столом в голубом свитере и меховой безрукавке, украшенной бурятским национальным орнаментом. Темные волосы с сединой собраны в тугой узел. Здесь же Алексей увидел парторга Аюшу Базароновича Жугдурова, главного зоотехника Цыдыпа Доржиевича Доржиева и главного инженера Ивана Ивановича Дорохова, сына Нины Васильевны.
Иван Иванович сидел в кресле возле цветка. Он всем корпусом повернулся к Алексею. Был Иван Иванович рослый. Лицо длинное, лоб выпуклый, от него уже намечались две залысины, глаза с прищуром смотрели цепко, внимательно. Приятную внешность немного портил нос: середину его как будто кто-то продавил, ноздри расширились, кончик приподнялся, и от этого нос походил на лодочку.