Рябиновая ночь - страница 7

— А жена ему не подтягивает? — засмеялся Алексей. — Ну, шутники. А помнишь, как тебя однажды будили-будили, а потом голого под дождь вытащили? Ты обозлился, схватил прут и давай гонять вас. Мы с Борькой убежали, так ты Ванюшку Дорохова огрел. Вот уж он похныкал, пахать даже не поехал.

— Ох и была мне тогда выволочка от Нины Васильевны.

— А про Танюшку что молчишь?

— Брат сводный, друг детства сам в дом приходит, а придешь — все увидишь.

— Не сердись. Видишь, только к старикам успел заглянуть. Слышал, третьего наследника тебе Танюшка подарила, поздравляю.

— Спасибо. А ты что на дочери остановился? Без механизатора как жить будешь?

Алексей развел руками.

— Не моя вина, Арсалан.

С улицы донесся конский топот. Алексей с Арсаланом подошли к окну. По проулку ехали несколько всадников. Миновав дом, они помчались в степь.

— Чабаны. На стоянки торопятся. — Арсалан посмотрел на небо: оно было голубое-голубое, только за Ононом краешек побелел, точно его припорошили снегом. — Как бы шурган[6] не налетел.

Слова Арсалана Алексей пропустил мимо ушей. Он смотрел в окно. На центральной улице трактор тащил зарод сена.

— Арсалан, сколько сейчас тракторов в колхозе?

— Больше ста.

— А помнишь, ты мне как-то говорил: «Побьем фашистов, выучусь, инженером стану. Тебе, Лешка, такой трактор придумаю, одной рукой заводить будешь».

— Помню, говорил, — кивнул круглой головой Арсалан.

— Потом мы с тобой, — продолжал Алексей, — загрузили березовыми чурочками бункер газогенераторного трактора и стали по очереди прыгать с колеса на рукоятку: сил-то не хватало завести, а трактор стоял, как мертвый.

— Так, однако, и не завели, — задумчиво добавил Арсалан.

— Приехала Елена Николаевна Огнева. Привезла нам по две картофелины и по лепешке. Посмотрела на трактор, на нас, измазанных в мазуте, и вздохнула: «И когда вы, мужички, вырастете?» А мы ели картошку с лепешками, и нам было стыдно, что слишком медленно растем.

— Потом жуткая ночь наступила, — перебил Алексея Арсалан. — Ты уснул за рулем. Трактор развернулся и пошел поперек поля. Смерть ждала тебя у обрыва Онона, у могилы матери. На счастье Елена Николаевна оказалась рядом.

— Было такое, Арсалан. Потом как-то утром мы приехали на табор. Ты поймал тайменя и наварил ухи. Такой ухи я больше никогда не едал. А маленькая Баирма привезла нам из степи мангыр. Потом приехал наш командир Борька Каторжин. Он изловил петлей тарбагана. Мы варили суп, а ты пел нам песню про жеребенка, что родился у беспокойного степного озера. Птицы его очень полюбили, и лебеди подарили ему свой белый цвет. Жеребенок бегает быстрее ветра, а когда ударит копытами, то земля вздрагивает, на небе сверкают молнии и гремит гром. А назавтра рано утром Борька уехал искать белого жеребенка. Но не нашел. Тогда из колхозной конюшни увел лошадей, трех для нас и одну для Баирмы. «Поедем, ребята, фашистов бить».

— Да, но тут прискакала на коне Нина Васильевна. Говорит, хорошее дело вы придумали. — Арсалан опять перебил Алексея. Он старался вспомнить все, как говорят, дословно, и лицо его поэтому стало напряженным, лоб перерезала морщина. — Она нам сказала о письме отца Бориса, и мы скисли. Помнишь письмо? Это письмо мы все наизусть знали. Ты помнишь его сейчас, Алексей?

— Конечно. — И Алексей негромко сказал первую фразу, Арсалан подхватил: — «Спасибо вам за хлеб. Мы знаем, что он детскими слезами поливается. За эти слезы каждый день фашисты перед нашим оружием ответ держат. Недалек тот день, когда мы с ними в Берлине разговаривать будем. Я знаю, вам тяжело. Но потерпите немного. Помогайте матерям. Без вас они не управятся на полях. Мой наказ тебе, Боря, береги колхозное добро. За него, а значит, за всю Россию в ответе сейчас ты и твои товарищи. Добьем фашистов, вернемся, и тогда вы снова сядете за парты», — закончили они хором.

— Однако как давно это было, — вздохнул Арсалан.

Вошла Дарима с большим овальным блюдом, на котором дымились бузы[7].

— Прошу к столу, — улыбнулась Дарима.

— Сама готовила? — спросил Алексей.

— Сама, — чуть смущаясь, ответила Дарима и поставила блюдо на стол.