Рядом с зоопарком - страница 20
— Жить осталось до рассвета, а мы такие молодые, — вздохнул Еремин.
— Не надо, Вадим, не расслабляйся, ты же ротный командир. Меня вон как разукрасили, я и то ничего, — поддержал упавшего духом товарища наш комиссар Геннадий Иванович.
В самом деле, ему досталось больше всех: под глазом синяк, нос вспух так, что высморкаться и то больно.
— Красные за нас отомстят, — сказал я.
Мы долго молчали, каждый думал о своем. Потом Геннадий Иванович спросил дрогнувшим голосом:
— Костя, можно я тебя попрошу об одном деле?
— Валяй.
— Если ты останешься жив…
— Не надо, Гена, мы все…
— Если ты останешься жив… — комиссару было трудно говорить, даже в темноте было видно, как он покраснел от напряжения, — передай Ей, что я любил Ее.
Я не спрашивал, кому «Ей». Ясно, что Ленке Крутиковой. Горько стало у меня на душе. Ведь я хотел ему сказать то же самое: «Передай Ей, что я…» — и так далее. «Нет, — подумал я, — пусть это будет неправдой, но я скажу совсем другое».
— Однажды она мне сказала, что полюбила тебя сразу и навсегда.
— Это правда?
— Правда, — твердо ответил я, хотя слезы душили меня.
Уставшие от многих бессонных ночей, измученные жестокими пытками, мои боевые товарищи уснули. Я же не спал, думая над тем, как бы перехитрить коварного генерала.
Вдруг я услышал артиллерийские залпы. Я разбудил товарищей. Не показалось ли? Не галлюцинации ли? «Нет, — сказали они, — наши наступают». Но успеют ли они освободить нас? Уже слышатся шаги палача, бряцание ключей. За нами идут. Заржавленный замок долго не открывается. Отлично, нам бы только оттянуть время. Обидно умирать, когда победа совсем рядом. Выстрелы звучат все громче и громче. И вдруг: ба-ба-бах — снаряд попал прямо в дом, в погребе которого мы сидим. Оглушенные, засыпанные землей, мы некоторое время лежим, пока не приходим в себя. Потом вскакиваем, выбираемся из ямы. Кругом убитые и раненые вражеские солдаты. Выхватываю у одного саблю, рублю направо и налево. Прямо на меня мчит очумелая от дыма и крови лошадь, хватаю ее за узду, ловко впаиваюсь в казацкое седло, врезаюсь в самую гущу врагов — ну, держись, Гнилозуб, достану и тебя!..»
— Стойте, парни! — Витек поднял руку, и мы остановились. — Кажись, не туда едем.
Мы достали карту, долго изучали ее, крутили компас, наконец решили свернуть немного вправо. И хорошо сделали, потому что вскоре увидели одинокое дерево с дуплом. Сухое и разбитое молнией. Кора с дерева давно слезла, гладкие, словно полированные, уродливо изогнутые сучья торчали в небо. Наверное, дерево стояло здесь тысячу лет, с тех времен, когда на этом месте шумел могучий лес.
Витек сунул руку в дупло, пошарил в нем и вытащил неизвестно откуда взявшуюся там рваную галошу, потом дверную ручку и наконец то, что искал, — сложенную вчетверо бумагу, в которой было точно изложено, что нам следует делать дальше.
— Ну, как? — спросил я у Генки. — Интересно, правда? Теперь мы каждый день можем приходить в Березовку, и каждый день будет что-нибудь такое же интересное. Завтра придем?
Воспользовавшись остановкой, Генка подкармливал Селиваниху горбушкой черного хлеба.
— Завтра не знаю. Завтра я обещал Кроту.
— Зря ты. Завтра тебя Алексей Петрович командиром назначит.
— А мне до лампочки — командиром, — огрызнулся Генка. — Кем командовать? Вот этими? Малявочником?
Но я-то знал, почему он был в тот день такой хмурый — обиделся, что не его назначили командиром сегодня.
Строго выверив угол по азимуту, мы нацелились на узкую полоску леса, видневшуюся вдали. Где-то там начиналась линия фронта, невзаправдашняя, но, подъезжая к ней, я волновался, будто на самом деле в этих кустиках скрывался враг. Как и было нарисовано в нашем плане, полоска леса делилась на два вытянутых островка с расстоянием между ними метров сто — не больше. Ну и пришлось мне и Витьку попотеть на этой стометровке. Здесь на нашей самодельной карте были нарисованы квадратики, а внутри их кружочки, и означали они не что иное, как минное поле.
— Минер, ко мне! — скомандовал Витек.
И мы, то есть я и Витек, оставив лошадей на попечение товарищей, ползли по полю, тыча впереди себя железными прутьями.