Рыба, кровь, кости - страница 35

— Вы не могли бы попросить номер третий встать? — спросила я сержанта и услышала, как адвокат протестующее зашептал что-то; он уже успел внимательно меня рассмотреть. И уж он-то узнает меня снова, даже если его клиент не справится.

— Зачем? — спросил сержант.

— В последний раз, когда я его видела, он не сидел, — ответила я, призывая на помощь все свое терпение. — Тогда он пробежал мимо меня. Я хочу посмотреть на него в профиль.

Формальности утомляли меня.

На вопрос дежурного сержанта, абсолютно ли я уверена, что номер три — тот самый человек, которого, согласно моему заявлению, я видела несколько недель назад, когда он избил Салли до смерти, я кивнула: да, это он. Тот самый. Номер три, да, я абсолютно уверена. И снова услышала голос Вэла, утверждавшего, что ничто не абсолютно. Естественно, я не была уверена. Было темно, он бежал, а я была потрясена.

Я снова вышла в коридор и попала в другую приемную: тот же плакат, призывавший свидетелей к молчанию, те же глянцевые больничные стены, тот же кофейный столик под дерево, те же стандартные пластиковые стулья. Словно я прошла сквозь одностороннее зеркало, на которое смотрел подозреваемый, и не почувствовала никакой разницы.

— Вы правы, здесь все одинаково, — ответил на мой вопрос сержант, — кроме автомата по продаже кока-колы.

Он набросал для меня план здания и объяснил, что посередине находится невидимый для остальных просмотровый зал, откуда следователи и юристы-пройдохи наблюдают, как свидетели опознают подозреваемых.

— Люди из КПС — Королевской прокурорской службы (мы в полиции называем их Компанией Преступных Сообщников) — должны быть уверены, что вам не указали на подозреваемого раньше, чем вы вошли туда.

Нынче за всеми нами наблюдают. Мы не существуем, пока нас не сфотографировали на новенький папин «Пентакс» или не сняли на семейную видеокамеру. Для ушей у нас есть плеер, для глаз — телевизор; еще немного, и у нас появится латексная кожа. Весь мир из латекса.

Я ждала в этой комнате, пока каждый из свидетелей не прошел тот же обряд и не присоединился к нам; все выражали облегчение оттого, что испытание закончилось, и все были втайне довольны, что не смогли узнать убийцу среди предъявленных.

— Они ведь все такие одинаковые, правда? — сказал один из индусов приятелю, отпуская плоскую шутку про белых.

Только блондинка молчала. Ее напряженная поза выдавала то же холодное оцепенение, что чувствовала я. Наши глаза встретились, разошлись и встретились снова.

Я первая давала показания, в той самой первой приемной, тому же самому следователю, который допрашивал меня на следующее утро после убийства. Теперь я должна была подробней разъяснить роль номера третьего, снова пережить эту историю. Офицер все выведывал, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку в событии, произошедшем слишком быстро. Он хотел охватить всю картину, высветить все непроявленные мелочи по краям негатива:

Он держал девушку или бил ее?

Колебался ли он?

Сколько было крови? Какой формы пятно, как далеко расплылось?

Когда я уже уходила из участка, полицейский снова предупредил, чтобы я ни с кем не делилась подробностями дела.

— Понимаете, тот, второй, все еще на свободе, а задержанный утверждает, что его наняли.

Вероятно, провести остаток дня в подвале было не самой лучшей идеей, хотя я уверяла себя, что занимаюсь чем-то вроде семейных раскопок. Только корни, которые вы откапываете, не всегда отвечают вашим ожиданиям — к этому выводу я пришла, обнаружив тайную библиотеку Джозефа Айронстоуна. Некоторые из книг выглядели довольно невинно: например, перевод отрывка из ставшего уже классическим текста «Половая психопатия», написанного немецким психиатром Рихардом фон Крафт-Эбингом, где он развивает свои идеи о судебной психиатрии и сексуальной патологии. Содержание этой книги было мне знакомо лишь поверхностно: я знала о ней, как и любой человек, более или менее разбирающийся в судебной медицине. Сперва я не увидела ничего необычного в выборе куска для перевода — раздела об убийствах на сексуальной почве, где описывается ритуализованное убийство и увечье женщин. Довольно безобидная для нашего времени, эта книга в эпоху Крафт-Эбинга стала настоящим откровением, на несколько лет предвосхитив нападения, совершенные Джеком Потрошителем. Но от следующих книг мне стало не по себе: там находились произведения австрийского юриста Захер-Мазоха, чья форма эротизма была впоследствии названа его именем. Кроме того, был де Сад, а также коллекция викторианских порнографических открыток, со всей сдержанной наготой того времени: крепкие мужчины в кожаных масках, чьи яички были зажаты в тиски, взрослые мужчины, которых шлепали по заду утомленные женщины в корсетах.