Рыцарь - страница 9
Г) Почему кто-то вообще мог подумать, что Ланс гей? Он же вообще не гей.
Но единственным, что я смогла пропищать, было:
– Ты что, защищал Ланса?
Я никогда не думала, что блеск глаз может быть таким жутким. Блин. Я вляпалась. Я все-таки достала его своими идиотскими вопросами. Почему мне вечно надо лезть к самым страшным? Моя мать до сих пор любит рассказывать историю, как я в три года, взяв в «Макдональдсе» свою детскую порцию, подошла к группе байкеров в кожаных куртках, села рядом и спросила самого жуткого из них, почему у него волосы завязаны в хвостик. Согласно ее словам, мой вопрос звучал так: «Хвостики должны носить только девочки».
Из-за моего любопытства меня когда-нибудь пришибут.
Скинхед, который теперь был тоже вполне похож на убийцу, убрал руку с моей спины и уперся ею в мой шкафчик, как раз над моей головой. Наклонив голову набок, он изучал меня, словно прикидывая, как живьем содрать с меня шкуру, а я, конечно же, так и стояла, моргая и глядя на него, как полная идиотка.
Основные инстинкты типа дышать, говорить, бежать стали мне совершенно недоступны. Как будто меня загнала в угол гремучая змея. Змея, от которой почему-то пахло чистым бельем, сигаретами и немного сладковатым одеколоном.
– Нет, – сказал он. – Я защищал тебя.
Это чересчур. Это уже слишком. Я отвела взгляд и отступила на шаг, споткнулась о свой рюкзак, про который совсем забыла, и чуть не упала. Обернувшись, чтобы поднять его, я сделала глубокий вдох и попыталась сгруппироваться, прежде чем снова взглянуть на скинхеда. Когда я все же сделала это, уголки его призрачных глаз сморщились, а рот слегка сдвинулся набок. Придурок. Ему нравилось смотреть, как я тут корячусь.
Все еще усмехаясь, он продолжил:
– Я шел и услышал, как этот мелкий говнюк говорил приятелю, что у него стоит на «ту маленькую рыжуху в сетках». И в этом я с ним согласен, Панк. Думаю, на тебя встало у всех парней на той парковке.
Я вспыхнула. Господи, теперь я еще и краснею! Только этого не хватало.
Он продолжил, и тут его ухмылка сменилась чем-то таким, от чего у меня кровь застыла в жилах.
– Когда он увидел, что этот здоровый придурок схватил тебя, его чуть не порвало. – Последнее слово он как будто выплюнул сквозь сжатые зубы. – И он сказал своему другану, что ты, должно быть, любишь в жопу, раз тратишь время на этого пидора.
Сглотнуть. Вдохнуть. Что???
– И т-ты его ударил?
Скинхед с глазами зомби нагнулся к моему уху, и я ощутила на своей шее его жаркое, ядовитое дыхание.
– Я. Надрал. Его. Чертову. Задницу.
Мои конечности пришли в движение независимо от моей воли. Ноги попятились назад. Руки нашарили лямки рюкзака.
– Э-э-э, спасибо, – промямлила я, стараясь не смотреть на него. – Я… э-э… должна идти… А то пропущу… Спасибо еще раз…
– Рыцарь, – объявил он, когда я, развернувшись, рванула к дверям. – Спасибо, Рыцарь.
Черт побери.
2
– Надо тут как-нибудь переночевать, – сказала я, глядя в августовское небо сквозь сеть ветвей многометровых южных сосен. Мы с Джульет лежали на спине посреди самой большой моей ценности – батута.
Я начала клянчить батут у своих родителей лет с десяти. Мама сразу сказала «нет», потому что боялась, что я сверну себе шею. Отец сказал «нет», потому что боялся, что чей-нибудь ребенок зайдет к нам во двор, свернет себе шею, и тогда нас засудят, отберут дом, и мы все умрем в нищете под забором. Но если я что и выучила из того, что значит быть единственным ребенком, так это то, что все «нет» на самом деле означают просто: «Ты еще не достала меня как следует». И я прыгала на их кровати каждый вечер, пока она не сломалась.
На это ушло несколько месяцев, но в конце концов родителям пришлось купить сразу и батут, и новую кровать. Думаю, в том году они получили дорогой урок, стоит ли говорить мне «нет».
Так как родители все еще переживали насчет кровати, они называли мой прекрасный батут не иначе как «эта зараза» и поставили его от глаз подальше, за деревьями позади дома. И не могли доставить мне большей радости.
Это было прекрасно – личный кусочек упругой свободы. Когда его только купили, я уходила туда и могла прыгать на нем часами, но к началу старшей школы это потрепанное проржавевшее ведро стало просто местом, где я могла писать свои яростные стихи, курить и болтать с Джульет о парнях. (Под