Рюрик - страница 16

— это наши раны, — горячо прошептал он в лицо князю.

Рюрик вновь отпрянул от вождя, словно кто-то толкнул его в грудь.

— Постой, не уходи! Горько слышать правду, но у нас с тобой нет другого выхода, — жестко проговорил Верцин, силой заставляя Рюрика оставаться на месте. — Выслушай все до конца.

Рюрик поник. Опустил плечи. Не было никакого желания ощущать прикосновение рук человека, который так глубоко ранил его душу. Но Верцин был настойчив. Он упорно держал свои руки на плечах упрямого князя и, уже не щадя ни себя, ни князя, проговорил:

— Страх мне внушают друиды и дружина, но запрещать миссионерам быть среди них бесполезно. А посему я позволил им вести беседы с друидами, дружинниками и даже с твоими женами и наложницами.

Рюрик вырвался из цепких рук старого вождя и в запальчивости крикнул ему в лицо:

— Ни за что больше не подойду ни к одной из них!

— Это твое дело, — не улыбнувшись, прошептал Верцин. — Мое дело предупредить тебя.

Рюрик в нерешительности постоял возле вождя, затем рванулся к выходу, но через некоторое время опять оказался рядом с Верцином.

— А верховный жрец? — выпалил он, и старый рикдаг его понял.

— Бэрин все ведает и внял моей истине, — спокойно ответил вождь, вглядываясь в тревожное лицо молодого князя.

Рюрик вновь задохнулся от нахлынувшего прилива негодования.

Верцин понял его и как можно ласковее проговорил:

— Бэрин, как и я, ручается только за себя, но не за друидов. Этих «ясновидцев» ты знаешь не хуже меня, Рюрик.

Князь опустил руки и горько усмехнулся:

— Ну и благословил же ты меня, рикдаг! Через три дня в помощь ко мне прибудет войско фризов, а я словно пакля… Я не знаю, что буду говорить им!

С этими словами Рюрик рухнул на колени у ног старого вождя. Верцин вздрогнул, вскинул руки на плечи молодого князя, ласково погладил их, коснулся пальцами головы.

— Бедный мальчик! — прошептал Верцин, глядя на Рюрика. — На твою долю, чую, выпало самое тяжкое княжение, но ты… должен выдержать это божье испытание! — пророчески потребовал вождь.

В ответ князь издал звук, напоминающий глухое рычание, и еще ниже склонил голову…

Три следующих дня Рюрик жил как на углях. В нем пылало все: и душа, яростно сопротивляющаяся услышанному; и ум, кричащий о невозможности подчинения исподволь подкрадывающейся силе и корчащийся в поисках выхода; и сердце, горящее ярче смоляного факела. «Зачем же ты здесь будешь нужен, князь, — напряженно размышлял он, — ежели придет другая, более сильная духом рать и сметет тебя?.. Меня сомнут?.. Меня?.. Нет! Этого не будет никогда!.. Сходить к Руцине и выведать у нее все, что она знает о миссионерах?» промелькнула мысль, но в следующее же мгновение в нем взыграла гордыня. Князь метался в своей маленькой спальне, как зверь в клетке, не зная, что надо сделать, чтобы избежать беды…

Три бессонные ночи сделали лицо князя серым, взгляд — мрачным, душу злой, а ноги — бессильными. И только ум продолжал буйствовать и сопротивляться. Ум предлагал сначала один вариант действий, а затем желчно отвергал его по той простой причина, что план этот основывался на убийстве, но Рюрик мог убить врага только в битве с ним. Убить же за веру? Только за то, что кто-то пытается его вовлечь в другую веру?.. Нет, этого сделать он не сможет. У него рука не поднимется. И пусть живут эти проклятые миссионеры, пусть глаголят о своих заповедях и житии святых, пусть любые толки идут из их уст — не убивать же их за это! Но… и… слушать их бредни он тоже не станет. Да, не станет, хотя где-то в глубине души чувствует, что их правда где-то рядом, она почти ощутима. Стоит только едва напрячь память, и он уже утвердительно кивнет головой, согласившись с их притчей о добре и зле. Да, кивнет головой. Да, согласится, но тут же отвергнет, ибо это не им выстраданная притча. «И ни к чему меня предостерегать, советовать, чтоб я берег свои силы и силы своей дружины… Мне нельзя медлить! У меня одна беда — германцы! И я должен их одолеть! Вот тогда и посмотрим, чей бог будет сильней… Пусть хитрят, пусть ловчат, но я разобью их, этих ненасытных грабителей! — кричал князь в своей маленькой, глухой одрине. — Я положу конец их разбою на нашей земле!» — клятвенно заверил он себя, не переставая метаться.