Рыжик - страница 18

- А я что говорила! - немедленно вспухла от гордости Юля.

- А ну, поворотысь-ка, доню! - тоном Тараса Бульбы озвався Владимир Иваныч. - Ну вот, совсем другое дело!

- Якудза-мать! - прорезался вдруг голос Олежки. - Что вы с Рыжей сделали?!

- Мы чуть-чуть причесали, - ревниво буркнула Юлька. Но Олежка тут же исправился и поведал всё, что думает о её талантах. Юленька растаяла и простила.

Даже пан Ромцю, и тот, глядя на дизайнерскую суету, одобрительно хмыкал и покашливал. Они ещё поразглядывали Люду со всех сторон, потом всем коллективом постановили "так держать" и отпустили страдалицу на место. Люда села на рабочий стол... и расцепила сжатые до хруста челюсти. Как оказалось, рано.

Едва она попыталась расслабиться, и даже удивиться теплой волне, которой её "поприветствовала" собственная мебель, как в двери без приглашения ввалился едва не весь отряд геофизиков. Парни в двух словах выразили восхищение, пригласили заходить покурить и смылись прежде, чем их успели выгнать.

Потом зашли "на чай" гидрогеологи... Потом...

- Олежка, повесь ещё что-нибудь на дверь, - попросила Екатерина Львовна.

- Что?!

- Расстрел на месте, - подсказал Владимир Иваныч.

- Не, дядь Володя, дважды эта хохма не пройдёт.

- А давайте швыряться! - Люда ухватила с полки булыжник керна, весом килограмма на два.

Дверь, как по заказу, скрипнула и Люда со зверской ухмылкой уже начала отводить руку для броска, но тут проём загородила широкая фигура в строгом пиджаке:

- ПРИВЕТ ГВАРДИИ! - раздалось громогласное и Люда с сожалением вернула керн на полку - безвременная гибель завхоза в её планы не входила.

"Вот видишь!" - показала глазами Екатерина Львовна, когда важный "керОвник" ушёл, и Люда поняла, что это безнадёжно. Теперь ей сочувствовали все, даже Юлька. Какими глазами она сама посматривала на Юльку, лучше не говорить.

А ещё через час Люда вскочила и молча вылетела за дверь.

В Костину каморку она ворвалась злющая-презлющая. Тот секунду разглядывал её облагороженный "фас", и вдруг, загородившись локтём, взревел поповским басом:

- Изыди сатана! Не вводи во искушение девой златокудрой, ибо женат еси!

- Укушу, - пообещала Люда и влезла с ногами на диван.

- Низззя!

- Мне можно, у меня "дАвлэння".

Костик снова, уже внимательней оглядел её мрачную нахохлившуюся фигуру.

- Давлэння - это серьёзно. И за что тебя так жестоко?

- За что, за что... Доброе дело сделала! Нечаянно...

- Ну-у, это нормально, - успокоился он и повернулся к монитору.

Минут пять каждый молчал о своём. Потом Люда без всякого предисловия продекламировала задумчиво и вдохновенно:

"Снег прилёг и неслышно дышит,

Словно белый пушистый кот.

В такт синицам чуть свищут лыжи

И деревья стоят вразлёт.

Хорошо зимою в лесу!

Здесь меня не ругают, не бесят...

Леший, друг, покажи мне сук,

На котором меня повесят..."

- Суицидная лирика? - хмыкнул Костя, не отрываясь от монитора - Уважаю. А снег причём?

- Аллегория, - буркнула Люда.

- Кстати, а знаешь, откуда это слово - "аллегория"?

- Ой та зв╕дк╕ля нам знати! - начала закипать Люда, - Та я ж така стара - дурна! Та я ж така зацофана [прим. - "отсталая"]! Та де ж бим-то я знала!..

Но Костя перебил:

- Вот и не знаешь. Между прочим, появилось оно благодаря нашим запорожским казакам.

Неожиданно! Люда зависла и прислушалась.

- Так вот, когда казаки наведывались в Рим, - тоном экскурсовода продолжил Костя, - то местные им всегда хвастались, что Рим стоит на горах. Казаки смотрели на эти горы и только в усы хмыкали: "Але гори!". С тех пор в латыни появилось выражение "аллегория", как что-то, не соответствующее своему названию.

- Шо правда, казаки?

- Конечно, а что удивительного? "БистрО" же назвали, почему "аллегорию" не могли?

- Ну да... ну да... - подозрительно задумчиво пробормотала Люда. Она потянулась зубками за собственной нижней губой, "надкусила", очнулась и на секунду её "рыжая" мордашка стала как нельзя более лисьей.

- А я, вот, другое знаю, - сообщила она. - Когда грозные легионы могучего Рима шагали по дорогам Северной Европы, то солдатам приходилось постоянно распинывать стада местных гусей. Гуси шипели, кусались, но дорогу не уступали. Легионеры раздавали пендели налево и направо и очень ругались... С тех пор это место называют "Копенгаген".