Рыжий - страница 12

Короче говоря, звезда Рыжего восходила все выше, сияла все ярче, и в этот миг высокой славы появился Дзагли. Дело было утром в мае, когда мы дохаживали в школу последние перед экзаменами дни. Отец с мамой ушли на работу, а мы с братом караулили Рыжего, которому самое время было появиться — молоко уже ждало его. Я вышел на террасу и свистнул Витьке. Дед Ларион дремал в своем углу, я сказал ему: «Гамарджоба», он покивал мне и ответ. И в этот момент вместо Витьки скатилась вдруг по лестнице с мезонина лохматая собачонка, подбежала ко мне и звонко гавкнула. Ни в голосе ее, ни в поведении не было никакой враждебности, скорее наоборот, она была полна приветливого дружелюбия и уверенности, что я ей тоже рад. Гавкнув, то ли приветствуя меня, то ли от избытка чувств, она запрыгала из стороны в сторону и стала обнюхивать, тычась в ноги холодным мокрым носом. Она была белая, с черными большими пятнами на боках и спине, лохматая; прямые волосики висели на нижней челюсти короткой бородой, и уши болтались, когда она крутила головой.

Я остолбенело смотрел на нее — это еще что такое! — и тут вышел Витька.

— Это чего? — в недоуменном возмущении воззвал я к нему.

— А что?

Он совершенно определенно встал в оборонительную позу, и я все понял. Это ж надо, а? Завел!..

— А Рыжий?

— А мне наплевать.

То была катастрофа. Вот Витька, ну и Витька — позавидовал. Что я, виноват, что Рыжий оказался таким редкостным котом? Что, я нарочно его завел, Витьке досадить? Мы с братом подобрали полудохлого от голода котенка и пожалели его; пока он рос, Витька на него ни разу и не глянул, словно его и не было. А когда он вырос, стал ловить крыс и гонять собак, когда слава его загремела среди людей, он заводит себе собаку, потому что тоже хочет славы. Конечно, так! Я тут же вспомнил, как он заговорил о собаке, увидев внимание деда Лариона к Рыжему. И тем сильнее я возмущался оттого, что сразу же и с полной безнадежностью понял, в какое безвыходное положение поставил Витька своим поступком нас обоих — и себя, и меня. А вот сам он, дурачина, так ничего и не понял, ни тогда, ни после. И я ему ничего об этом не говорил, потому что если сам не понял, то никакими словами не объяснишь.

Собачонка бойкая, сразу видно. Значит, стычки с Рыжим она не убоится. И каков бы ни оказался результат, всяко будет плохо. Если эта шмакодявка что-нибудь сделает с Рыжим, я ее пришибу и Витьку вместе с нею. Потому что Рыжий был частью моей жизни и моей судьбы, частью меня самого. Почти два года, которые я отдал ему, его необыкновенное превращение из жалкого, зачуханного котенка в благородного могучего кота, наши отношения, наша привязанность… Да я ввек этого Витьке не прощу!

А если Рыжий одолеет, то собачонке жизни здесь не будет, и тогда Витька убьет Рыжего. Убьет, я его знаю. Не посчитается ни со мной, ни с другими, из зависти убьет и идиотского упрямства, потому что — что она ему, эта лохматая веселая дурочка, скачущая возле наших ног. Кабы он ее ради нее самой завел, а то ведь нет, режьте меня, нет! Эх, Витька, Витька, друг ты мне, а все равно злодей…

И в это время появился Рыжий. Я стоял к нему спиной, но как-то все вдруг напряглось вокруг — собачонка, Витька, брат и вообще… И я понял — Рыжий. Но ничего предпринять не успел, только повернулся и увидел, как он стремительно и мягко взлетел на террасу в метре от меня. Собачонка рыкнула и кинулась к нему, он мгновенно вспух, словно его воздухом надули, выгнул спину и поднялся на цыпочки, так что стал раза в полтора выше собаки. А глаза его загорелись жутким и свирепым зеленым огнем. Я, даже не подумав, совершенно автоматически поддел собаку ногой и бросил с террасы; она с визгом слетела на землю, а Витька кинулся на меня, но я увернулся, и он, проскочив мимо, едва не наступил на Рыжего. Витькин крик и кошачий вопль слились воедино; внезапно обострившимся зрением я увидел сразу, что Рыжий висит на Витькиной ноге повыше колена и что брат, наставив кулаки, несется на Витьку сзади. И успел одной рукой поймать и остановить брата, а другой уцепить Рыжего поперек живота и отодрать от Витькиной ноги. Брат сразу же подчинился, а Рыжий яростно вырывался, сдавленно мявкал, шипел и драл задними ногами мою руку. Боли я не чувствовал. Только подхватил правой рукой Рыжего под задние ноги и бросился домой. Брат влетел за мной и захлопнул дверь. Я опустил Рыжего на пол, он дрожал, то ли от страха, то ли от обиды, то ли от злости, но как-то очень быстро успокоился и пошел в свой угол к блюдечку — пить молоко.