Ржаной хлеб с медом - страница 19

Лаздиене умерла, и на ферме бывшего хутора Мазги остались четыре доярки: Берта, Херта, Погулиене и тетушка Викштрем. Сообща вчетвером стали они доить и ухаживать за осиротевшими коровами — пятой группой. Временно. И уже с первых дней подняли крик, что выбиваются из сил, так, мол, и дух испустить недолго. Пусть начальство даст человека. Им-то какое дело, что ферма на отшибе. Они тут годами живут, не жалуются. Вон хутор Кадикисов стоит пустой. Домина там — что твой замок.

К тому времени, когда доярки грозились пригнать лишних коров к конторе, все разрешилось само собой.

Лония с Вилисом, свекровью и тремя детишками распрощались с городом и стали подыскивать место в колхозе. Лонии, недавней деревенской девчонке, до смерти надоело шить сорочки на фабрике. Вилис работал на дорожном катке, утюжил асфальтовые покрытия. Квартирка была мала, жили скученно, ссорились. И на той, и на другой работе очередь на жилье еле-еле продвигалась.

На хутор Кадики семейство Межгаров переехало под осень. Обзаводиться коровой, покупать сено не имело смысла. Но раз нет коровенки, запускать в загородки поросят тоже не дело. Для почина раздобыли петуха, шесть кур, пушистого котеночка и щенка. Молоко и мясо можно было купить в колхозе. За хлебом, как и за всем остальным, приходилось ездить в центр.

Лонии досталась пятая группа коров, Вилису — довольно приличный трактор.

Колхоз помог привезти сухие дрова. Можно было начинать топить. На всю катушку, как выразился Вилис. Бревна и каменный фундамент требовалось сызнова приучать к теплу.

Как водится, в построенном на совесть доме старохозяев, оставшемся без должного присмотра, изъянов обнаружилось множество. Случайные прохожие да сезонники ничего не прибавляли, лишь отдирали то, что стало пошатываться или отлупилось.

Семья Межгаров была не из тех, кто ищет легкой жизни, приглядывает местечко, где можно полеживать на боку.

Лония была жива, расторопна, легко могла взвиться. От детей требовала честности всегда и во всем.

Как-то раз Юрка принес домой карманный нож. Нашел, говорит, на дороге. Мать заставила его протопать назад все пять километров и положить нож на то место, где он лежал.

— Может, тот, кто потерял, пойдет искать и увидит.

— Я-то положу, мама, а кто-нибудь другой возьмет и унесет.

— Его дело, важно, чтоб ты не унес.

Вилис смотрел на случившееся куда спокойнее:

— Раз ты так, могу приколоть на дверях конторы записку.

— Никаких записок, пусть сходит и положит на место.

Юрка надулся, но пошел. Знал: с мамой лучше по-хорошему. Иначе огреет хворостиной по ногам, а то и по спине.

В хлеву чувствовался достаток. Коровы спокойные. Доярки на вид приветливые. Швыряться кормами не могут, однако всего, что нужно скоту, хватает. Показателями ферма не блещет, но никогда не опускается настолько, чтобы ее прорабатывали на собраниях или пропечатывали в газетах.

В Мазгах не было доильного зала, не было и молочного провода. Доили аппаратами и в бидоны. Каждая доярка заботилась о своей группе коров. Зарабатывали хорошо, председателя и зоотехника не ругали, с воплями и жалобами в хлев не зазывали. Начальство и без того понимало: дальнюю ферму нужно хорошенько набить кормами. Главная распорядительница в хлеву тетушка Викштрем не раз предупреждала:

— Если скоту давать будет нечего, мы уйдем.

Это были не пустые угрозы. У всех поблизости были дома, семьи. Херта, Погулиене и тетушка Викштрем уже вошли в лета, когда можно выбирать — работать или нет. Только Берта пребывала в той зрелой поре, когда мужчины оглядываются: как там, мол, с обратной стороны.

Лония, мать пацана-школьника и двух дошколят, в этом обществе выглядела девчонкой. И, видно, была такой же наивной. Поэтому старшие не скупились на поучения. На третий день принесли в хлев вина, выпили за новенькую и наговорили семь бочек арестантов.

Херта:

— В среднем мы с коровы надаиваем три с половиной тысячи. Не бог весть что, но не так уж и мало. Что бы ты ни делала, всегда помни о среднем надое. Если начнешь равняться на рекордисток, хлебнешь лиха. Нечего коров взвинчивать.

Берта:

— Не смей!

Погулиене: