Ржавое золото - страница 11

Перекусили всухомятку и без аппетита.

— Контанель, ложитесь рядом, — любезно пригласил призрак. — Впрочем… Черт, на место! — и пес вскочил на кровать и простерся рядом с хозяином. — Говорят, я во сне лягаюсь, — пояснил де Спеле. — А Черт привык.

Контанель, тоже не разоблачаясь, пристроился около пса и даже не выразил протеста, когда тот дружелюбно лизнул его в нос.

Матильда разочарованно вздыхала, кажется, ее не утешило даже роскошное теплое одеяло. Фонарь, повинуясь призраку, угас, комнату освещал только свет саламандр. Де Спеле лежал тихо, закрыл глаза. К счастью, он теперь не походил ни на призрака, ни на мертвеца, даже грудь его, освобожденная от «символа профессии», равномерно вздымалась и опускалась. Черт безмятежно сопел, Контанель замер мышью. Ему хотелось устроиться поудобнее, примять перину, поплотнее завернуться в плащ, но он не смел даже шелохнуться. Однако усталость и сверхсолидный объем впечатлений взяли свое, и Танельок уснул.

Правда, вскоре забытье сменилась бурными сновидениями. Нельзя утверждать, чтобы неприятными, скорее даже слишком приятными, но весьма интимными, хотя, в общем-то, вполне естественными для молодого человека. Словом, во сны юного Контика проникли, вернее, ворвались прелестные девы, шаловливые соблазнительные… Ну, одна-две прелестницы — это куда ни шло, однако, девы валом валили, делались все откровеннее, бесстыднее, их ласки становились мучительными, объятия грозили удушением, поцелуи едва дыхания не лишали. Контик уже противился этому женскому бедствию, отбивался, пытался бежать… Наконец, чувствуя, что погибает в безжалостных объятиях и лобзаниях, закричал. Вроде бы помогло — роскошная опочивальня, зеленые кущи, сеновал и прочие подходящие для интимных встреч места, сменились комнатой колдовского домика. Но одна соблазнительница проникла и сюда: ее черные локоны касались щек Неля, зеленым огнем горели глаза, пальцы впились в плечи и безжалостно трясли, белые груди нависали, угрожающей колыхаясь, а соски горели алыми угольями. Правда, она кричала: «Контанель», — довольно-таки грубым голосом, но с Контанеля было довольно! Он оттолкнул хищные руки, вскочил с коварного ложа, сбросил одеяло, ринуться прочь.

— Черт, держи! — заорали позади.

Черт, ведьма, вампир, Вся сила нечистая! Спасите!

Контанель подбежал к двери, распахнул ее…

— Гы-а! — вздыбилась земля, и перед лицом распахнулась исполинская пасть. Залоснилась лиловым языком, алым небом, заблистали саблями зубами, дохнула гнилью и голодом. И влетел бы в нее несчастный студент, если бы пес не схватил его за жилет и не опрокинул навзничь. Таник почувствовал, как падает в чьи-то объятия, и потерял сознание.

— Я же отдал его вам! Зачем вы укрыли им господина студента? — услышал он, выплывая из забытья, мужской голос.

Контанель осторожно приоткрыл глаза. Он лежал на кровати, вокруг по-прежнему смыкались стены предательского приюта, посередине комнате возвышалась фигура в длинном белом одеянии. Но на сей раз он рассмотрел некоторые дополнительные детали и сообразил, что, конечно, усы бывают и у женщин, но не такого размера, и конечно, не столь холеные. И другие, так испугавшие его подробности, при внимательном рассмотрении обрели другой смысл: груди оказались длинными концами воротника ночной сорочки с вышитыми в уголках кокетливыми розочками, горящие глаза и черные локоны — законными уже видимыми ранее принадлежностями господина призрака. М-да, кажется, последняя сцена была вовсе не любовной… А вот раздался голос женский, но он не принадлежал нахалке из сновидений, а был расстроенным голосочком уважаемой Матильды:

— Так я ж его укрыла, чтобы теплее было! Мне и плаща хватит, я не мерзну, а он зубами цокал.

— Не от холода он цокал, вовсе не от холода, Тильда — лукаво улыбнулся де Спеле. — Я сказал, что это женское одеяло, оно совершенно безопасно для женщин, даже наоборот, но неравнодушно к мужчинам. Забирайте его!

— Не хочу! — сердито ответила Матильда, поджимая ноги и кутаясь в свой плащ.

Де Спеле подошел к упрямице и, низко склонившись, что-то зашептал. Достойная девица вначале непримиримо хмурилась, отнекивалась, потом улыбнулась, смущенно захихикала: «Ой, да что вы! Да ну вас!» — кивнула и приняла пушистый дар.