С мыслями о соблазнении - страница 23
Желудок протестующе сжался при одном только упоминании пищи.
− Никакого завтрака, − прохрипел Себастьян, поражаясь, как кому-то могло
прийти в голову, что одиннадцать часов – это поздно. – Я просто хочу побыть
один.
Он уже было начал переворачиваться, намереваясь вновь провалиться в сон, как
экономка опять заговорила:
− Я так и предполагала, сэр. Велю повару убрать со стола.
Себастьян ждал, пока закроется дверь, ознаменовав тем самым уход экономки,
но этого не произошло и, собравшись с силами, он взглянул на нее через плечо.
Сей безмолвный намек послужил для Партриж достаточным поощрением:
− Мы с Темпл собирались убрать комнаты, сэр.
Себастьян понятия не имел, в чем именно заключается «уборка комнат», но
твердость в голосе экономки, казалось, предупреждала, что та не потерпит
никаких возражений от простого хозяина дома, который, валяясь в постели весь
день напролет, нарушает четко выверенный распорядок всего британского быта.
Однако Себастьяну это было безразлично.
− Партридж, − произнес он, облизнув сухие губы, − вы превосходная экономка,
и я ценю вашу расторопность. А теперь убирайтесь.
Он увидел, как внушительный бюст грозной экономки неодобрительно
колыхнулся, но та без единого слова удалилась к огромному облегчению
Себастьяна.
Поток воды, с грохотом льющийся из труб в наполняющуюся в соседней
комнате ванну, стал последней каплей.
− Ради бога! – проревел Себастьян и тут же об этом пожалел. От крика голову
пронзила мучительная боль, и он со стоном прижал руки к вискам. Как только
боль отступила, он немного расслабился и сел на кровати.
И тут, словно по сигналу, вошел Аберкромби.
− А, вы уже встали, сэр. Я готовлю для вас ванну.
− Да, я уже понял, − пробормотал граф, прижимая ладони к голове. – Хотя
пистолет, наверное, был бы уместнее.
− Пистолет, сэр?
− Так бы я смог вышибить себе мозги и избавиться наконец от зверской
головной боли, − объяснил Эвермор, затем встал, отшвырнув в сторону
простыни, и сделал несколько осторожных шагов.
Невзирая на медлительность движений хозяина, камердинер оказался столь же
расторопен, как и прочая челядь, а посему час спустя Себастьян уже был
вымыт, выбрит и одет. Опрокинув в себя приготовленное Аберкромби особое
секретное снадобье от последствий чрезмерных алкогольных возлияний –
отвратительное варево из ивовой коры, перечной мяты и множества других еще
более загадочных ингредиентов – Себастьян начал подумывать, что жизнь,
может, и стоит того, чтобы жить. Правда, вопрос о том, чем он будет заниматься
остаток этой самой жизни, оставался открытым.
Он побрел вниз в сторону кабинета и по дороге наткнулся на Саундерса,
входящего в комнату с каким-то деревянным ящиком в руках. Движимый
любопытством, граф последовал за ним и обнаружил, что этот ящик далеко не
единственный, что успел притащить сюда лакей. Дюжина или около того
похожих ящиков были свалены на полу вкупе с двумя увесистыми чемоданами.
− Что это?
Лакей наклонился, чтобы поставить свою ношу на пол.
− Последние ваши вещи прибыли из Швейцарии, сэр, − выпрямившись,
объяснил он. – Мистер Уилтон решил, что вы, должно быть, пожелаете все
осмотреть, прежде чем мы унесем их в мансарду.
Себастьян понятия не имел, что могло находиться в коробках, потому как всеми
сборами занимался Аберкромби. Но коль скоро он дома уже месяц, вряд ли
содержимое сих ящиков и чемоданов могло понадобиться ему прямо сейчас. С
другой стороны, почему бы и не осмотреть их? Раз уж все равно пока нечем
заняться.
Он кивнул, и лакей удалился. Себастьян снял пиджак, расстегнул запонки,
закатал рукава и принялся за работу.
Чемоданы были забиты старой одеждой. В первых двух ящиках лежали книги, в
третьем – различные канцелярские принадлежности. В четвертом он обнаружил
свою печатную машинку.
Сидя на корточках, он рассматривал потрепанный, некогда любимый
«Крэнделл». Черная эмаль была поцарапана и потерта тут и там, а
перламутровая инкрустация облупилась, но в целом, он был на удивление в
хорошем состоянии для машинки, на которой стучали – порой с варварским
исступлением − каждый божий день на протяжении десяти с лишним лет.
Он смотрел на нее и не чувствовал ничего. Странно. Когда-то эта печатная