С точки зрения реализма - страница 16

Больше всего пил и танцевал, громче всех пел, спорил и шумел новый Катин знакомый — начинающий художник-оформитель Митя Часовников. Это был толстощекий, очень румяный юноша, высокий, широкоплечий — ни дать ни взять молодой Геракл!

О чем бы ни говорили Катины гости, получалось так, что Митин хрипловатый басок заглушал другие голоса. Художник-оформитель обо всем высказывался веско и подавляюще авторитетно.

Заговорили о французской драматургии, коснулись Мольера, и Митя, вмешавшись в беседу, рассказал известный каждому сюжет «Тартюфа» так, словно сам великий Жан Батист лишь вчера делился с ним, с Митей Часовниковым, своими творческими планами.

Заговорили о лыжном спорте — Митя и по поводу лыж высказался в таком духе, что у всех возникло ощущение, будто лавровый венок чемпиона мира принадлежит ему, Мите Часовникову, и висит вот тут, в прихожей, на вешалке под его, Мити, велюровой шляпой.

Потом, как это часто бывает, прихотливая стежка разговора свернула совсем в другую сторону. Катины гости заговорили о хулиганах и уличных озорниках, о том, что еще случается иногда в темных переулках и глухих дворах, куда не часто заглядывают осторожные милиционеры.

Каждый хотел рассказать «потрясающий случай из жизни», и в комнате возник общий галдеж — шла напряженная борьба за право «занять площадку», напоминавшая острую схватку у футбольных ворот.

Наконец маленькому белобрысому студентику удалось овладеть вниманием, и он — со счастливым лицом! — начал:

— Ребята, послушайте, как меня недавно чуть было не отлупили…

— А меня бы никогда не отлупили, — безжалостно прервал его Митя Часовников и при этом так строго, по-соколиному взглянул на рассказчика, что тот сразу осекся и замолчал. — Меня бы не отлупили, потому что я лично очень сильный человек, — продолжал Митя, — к тому же я знаю приемы бокса и джиу-джитсу. Я лично могу превратить в кусок кровавой говядины любого хулигана вот этим рычагом первого рода, — Митя картинно сжал кулак и показал всем свою, повидимому, действительно могучую руку. — Но я лично редко пользуюсь этим отпущенным мне щедрой природой оружием. У меня есть другое, более эффективное средство. Но это уж мой секрет!

— Скажите — какой?! — попросила Митю Катина подруга, миловидная Леля Солонкина, весь вечер не спускавшая с художника-оформителя наивно-восторженных глаз.

— Я лично свищу! — сказал Митя Часовников.

— То есть как свистите?!

Митя выдержал долгую паузу и ответил:

— Я свищу так, что люди, заткнув уши, в ужасе разбегаются. Это особый свист. Так свистят атаманы шаек. Меня лично этому свисту научил один приятель — работник уголовного розыска.

Катя Петрова, хозяйка дома, серьезная девушка в больших очках на вздернутом розовом носике — будущий историк! — сказала:

— Если заглянуть в седую даль веков, то первое упоминание о специфическом разбойничьем посвисте мы найдем в наших былинах. Достаточно назвать Соловья-разбойника, который…

— Милая Катя, — снисходительно остановил ее Митя Часовников, — ваш Соловей-разбойник — мальчишка и щенок. Послушайте лучше, что со мной случилось на днях. Возвращаюсь поздно ночью домой. На улице — ни души. Вдруг появляются двое. И сразу — ко мне. «Дай закурить!» Даю сигарету. «Папиросу давай, а не эту слюнявку!» — и хлоп меня по руке! «Папирос нет». — «Тогда давай часы!» Конечно, я бы мог в одну минуту превратить негодяев в два куска кровяной говядины, но у меня было хорошее настроение, и я решил пошутить. Говорю: «Вы что, очумели, не видите, с кем разговариваете? Мои ребята в этом квартале работают!» Да ка-ак засвищу! Их как ветром сдуло. А вы говорите — Соловей-разбойник!..

Митин рассказ произвел впечатление, и все стали наперебой просить рассказчика продемонстрировать искусство современного разбойничьего посвиста. Явно кокетничая, он долго не соглашался, но когда хорошенькая Леля Солонкина присоединилась к общему хору, сдался:

— Я, пожалуй, свистну разок, но предупреждаю, что за последствия не отвечаю. Нервных прошу выйти, как говорится.

— Здесь нервных нет! — ответила за всех Катя Петрова.

Художник-оформитель покосился на толстого черного кота, дремавшего на коленях Катиной бабушки — Аделаиды Герасимовны, и сурово, как хирург, приступающий к операции, заметил: