Сѣверу Сѣверное - страница 9

– Только вотъ соболька не трожь. Не буди.

– Хорошо.

Бураго цвѣта варенье изъ шишекъ, вороновъ слободки травъ чай – изъ ихъ гнѣздовья. Чёрный самоваръ нагрѣтъ. Сурдина винила.

Ты ѣшь молча, не рѣшаясь произнести теплоту.

– Скучала.

– Призналась.

***

Время къ веснѣ замедляется, приходитъ мартъ, прекращаются метели и время останавливается полностью.

По тѣлу тѣльникъ, новаго льна брюки, обувь изъ замши и часы (съ механизмомъ «3031»).

– Ты берёшь своё генетической памятью, ты используешь недопустимое, чудовищное оружіе – твоя улыбка, какъ у Гагарина.

Въ девяти градусахъ высоты луна, а совъ столько, что не счесть. Одну на ели слышно – за телеграфа проводомъ; иная – надъ туей шелестомъ волны прошла.

Въ печи гулъ гудитъ. Дёгтемъ тянетъ.

Лодка-долблёнка паритъ межъ макушекъ – серьёзный транспортъ для суровыхъ условій (изъ-подъ циркуля ещё тѣхъ инженеровъ). Паришь на снарядѣ огибая хвои стволы (собирая ковшомъ, молча любуясь).

Вотъ птица-ямщикъ въ пеплѣ, дятлы красными флажками по мачтамъ сосенъ разсажены. Поспѣли смородины красной бусины къ лѣту, ближе къ осени.

Небо синее видно, ночное; и дымки такъ чуть – до Эрмитажа не добраться.

Топчетъ лапищами совѣтская кошка.

– Можетъ котъ?

– Можетъ котъ.

– Всё это очень тревожно.

– Получается – тревожно.

Снѣгъ стекломъ самъ себя подъ резиной подошвъ рѣжетъ, весна ручьями обросла.

Проѣздного цирка трубы дымятъ; жгутъ клоуновъ, коней.

Между четвёртымъ и пятымъ этажомъ, за мусоросборникомъ, что скрытъ за шахтой лифта, можно обнаружить отходы – продуктъ существованія человѣкоподобнаго.

Разсохшійся пластикъ ліанъ, щербина бетона… По городу пахнетъ краской, гладіолусами и колбасой въ промасленныхъ бутербродахъ, завёрнутыхъ въ поліэтиленъ.

Глухая полночь нынче; сыро (запахъ сырого бѣлья, запахъ магазина «Овощи» и мокрыхъ ледяныхъ половъ, застланныхъ крашеннымъ оргалитомъ).

Флаги полотнами звукомъ дрожатъ. Мороситъ.

Въ воздухѣ пахнетъ сливовымъ компотомъ; постылыми голубцами.

– Роза вѣтровъ?

– Гиперреализмъ.

Сѣверъ. Нимбъ.

Подъ вѣчнымъ льдомъ,

каменнымъ углёмъ —

клеверъ подъ нимъ.

Стоишь неровно,

стынешь ты;

въ раю словно.

Изъ оленьихъ шкуръ пошиты наряды.

Сіяніе; въ семи шагахъ.

Отдаёмся другъ другу —

за полярнымъ кругомъ.

Миѳы… въ твоихъ устахъ.

Когда нашёлъ тебя въ біологической капсулѣ – ты спала дельта-сномъ, укрывшись шкурой мамонта съ его обвисшаго брюха.

Снѣгъ глухо давитъ себя (разбившись съ крыши). Лопаты листъ по снѣжной коркѣ тщаніемъ скрипитъ. Подтаялъ

…и утромъ солнца много.

Волны лижутъ утёсы, лижутъ камни берега. Ракиты и проталины.

Утвердительно прикрыты вѣки.

– Тебѣ хлѣбъ въ горкомѣ пекутъ?

– Именно такъ.

– Какъ заказываешь?

– По селекторной связи.

Испечёнъ бородинскій хлѣбъ. Играетъ пластинка съ пѣснями о Гагаринѣ.

Двѣнадцатое апрѣля завтра; сегодня ты улетаешь.

Испечёнъ бородинскій хлѣбъ.

Безсердечная ты.

– Да.

– Нѣтъ.

Ты цѣлуешь себя.

Одиночество

въ зеркалѣ

одна разглядывая.

Въ апрѣлѣ, когда гроза отступаетъ и робко возвращается обратно (не рѣшаясь преодолѣть весеннюю пыль), слышенъ звукъ сухой травы; клубами влага.

Шумъ шинъ по лужамъ вотъ-вотъ начнётся, скользкими станутъ ставни, рельсы, лавки въ паркѣ.

– Гдѣ арка сводомъ?

– Мелками по асфальту можно: жёлтыми, синими – размоетъ.

И щебетъ птицъ, и дворника метла утро рѣжетъ.

Крутой кипятокъ лучъ проглотилъ, клеёнка солнцемъ нагрѣта. Репетиръ – часы съ боемъ – на вершинѣ комода, въ лакѣ. Киномассивъ, граммофонъ, грампластинокъ каскадъ и фото, гдѣ ты на роликахъ.

***

Сырыхъ тополей кроны спилъ, сирени почки по двое ершатся. Плащъ на ней тонкій, свѣтлый; полусапожки.

Мимозы съ вербами. И воскресенье, и ты взрослѣе.

– Кѣмъ ты раньше былъ?

– Хлѣбъ пёкъ.

– О судьбѣ думалъ?

– О тебѣ тоже.

– Чѣмъ былъ занятъ?

– Боярышницъ ловилъ.

– Адмираловъ?

– Онѣ съ крапивницей въ рамкѣ.

***

Цвѣтокъ купальница, цвѣтокъ прострѣлъ. Листва клубники на клумбахъ.

На сѣверѣ дождь съ вѣтромъ.

Буранъ настолько тяжёлъ, что нѣтъ иныхъ словъ, кромѣ слова «нѣтъ». Понявъ это, ты остаёшься дома; въ домѣ, примыкающимъ ко вставшей льдомъ рѣкѣ.