С волками жить... [СИ] - страница 10

— На такую мелочь отец никогда не ходил и меня не учил, — добавила она.

— Сама научишься. Возьмешь? Припасов к нему отсыплю, ясное дело. Ну, в счет шкур…

— Я сперва с госпожой Трюддой посоветуюсь, — ответила Люта, взяла свой мешок, развернулась и вышла.

Ну а Трюдда ясно, что сказала:

— Не вздумай даже! То ли есть эти черные белки, то ли нет их, не видел же никто… а платить по весне придется!

— И я так подумала, — кивнула Люта, попрощалась и ушла.

К ней уже привыкли, мальчишки следом не бежали. Ну идет и идет странная девица, одетая по-мужски, несет ружье и тяжеленный мешок, и пускай себе идет…

Через две недели Люта вернулась и прямиком отправилась в оружейную лавку.

— Давай твое ружьишко, — сказала она. — Только напиши, когда я должна его тебе отдать. И сколько оно стоит со всеми припасами.

— И с процентами, — напомнил лавочник, опомнившись.

— С чем?

— Ну ты же им будешь пользоваться, так? Оно поизносится, оботрется, потом его вообще не продашь. А вдруг утопишь или испортишь? Вот, считай, это плата за всякие такие… случайности, — помозговав, кое-как объяснил он.

— И это напиши, — подумав, согласилась Люта. — А я пойду позову кого-нибудь, чтоб твою бумагу подтвердил.

Об этом ей отец всегда твердил: никогда не договаривайся с глазу на глаз, если только не веришь этому человеку, как самому себе. Нужен свидетель, а лучше двое, да чтобы худо-бедно разбирались в деле.

Люте выбирать было не из кого — она пошла к Трюдде. Та сперва обругала ее бестолковой девчонкой, но согласилась свидетельствовать — поняла уже, что ничего с Лютой не сделаешь, она упрямее Тана. Ну а по пути захватила соседа-кожевенника, который хоть по слогам, но читать умел, а считал пускай и на пальцах, зато очень бойко.

Из-за этого расписку переделывали трижды, потому что Трюдда решила — больно уж велика плата за ржавую железяку, а мех даже обычной белки стоит куда дороже. Кожевенник же заявил, что такие проценты и ростовщик не берет. Лаялись, как это называла про себя Люта, долго, но в конце концов столковались, и ружье досталось ей.

— Не будет черных белок, хоть обычных настреляй, тоже дело, — мрачно сказал ей лавочник, и Люта кивнула. — Но то дело зимнее. Весной поговорим.

Она снова кивнула. Летом какая охота? Летом надо ходить по грибы и ягоды, сушить их на зиму. Хорошо, отец все ей рассказал и устроил эти самые сушилки… ну а грибы Люта чуяла нюхом — у них особенный острый, немного опасный запах. Кое-какие люди бы не взяли, но ей что? Сгодятся в похлебку! И с ягодами то же самое — знай обирай поляны, до которых не добрались деревенские, а осенью еще деревья. Люта любила грызть схваченную первым морозцем рябину, как дети в деревне — леденцы. Их она тоже пробовала — не понравилось, очень уж приторные.

Вот еще только лес стоял рыжим, падали листья — и уже пошел снег, повеяло морозом. «Пора на охоту», — решила Люта. Звери уэе перелиняли, особенно те, что живут повыше в горах.

Приноровиться к новому ружью (хотя какое оно новое-то!) оказалось непросто. Ладно, спуск заедало, это лечилось просто — чистить нужно и смазывать, а то там и впрямь ржавчина пошла. Главное — оно было легче двустволки, вело себя иначе… Да вообще у них характер разный, развеселилась как-то Люта.

Но оно, пускай и предназначалось для мелкой дичи, било далеко, и день, когда Люта подстрелила белку — обычную, не черную, — стал поворотным. Не в глаз попала, правда, ну да ничего — такую шкурку можно себе на воротник пустить. Она и впрямь носила куртку Тана: в лес тот ходил в старой, новую берег, вот ее-то Люта и взяла. Она была ей чуть повыше колена, теплая, удобная, а что великовата — ерунда, можно подпоясаться потуже, как Трюдда сказала.

Вот носить оба ружья и патронташа было неудобно, но она приспособилась…

А лавочник не обманул: черные белки в лесу кишмя кишели. Люта то и дело слышала заполошные выстрелы деревенских охотников и вздыхала: эти зверюшки осторожные и быстрые, куда вам? Её выручало чутье и зрение. И привычка отличать — древесный гриб на стволе или животное. И способность сидеть неподвижно хоть целый день.