С высоты птичьего полета - страница 18

– Ну тебя, Майкл!

– Нет, я серьезно. Ты невероятно красива, как богиня. Даже не знаю, почему мне так повезло.

Ее сердце растаяло.

– Жаль, что мы не встретились в более спокойное время, – прошептала она в ответ. – Я чувствую, будто многое в нашей любви отравлено и испорчено этой проклятой войной. Каждый раз, когда я вижу или слышу что-нибудь о евреях, у меня сводит живот. Я не могу представить, что бы я сделала, если бы у меня отняли тебя.

– Ш-ш-ш, – сказал он, снова успокаивая ее страхи. – Не беспокойся, моя милая Эльке. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Слушай меня. Если по какой-то причине мне придется уйти, тогда ты должна будешь найти свой собственный путь к миру и счастью. Ты не можешь жить в страхе. Это разрушит изнутри твою красоту. А затем добавил с озорной ухмылкой:

– И тогда к кому я вернусь? К сумасшедшей старухе с растрепанными волосами, живущей в доме-лодке и разговаривающей с самой собой?

Она игриво ударила его по руке:

– Не смей шутить со мной о таких вещах, ты никуда не пойдешь! Ты останешься здесь со мной навсегда. Он снова притянул ее к себе, касаясь теплыми губами ее щеки, чистый запах его мыла задержался на ее коже:

– Конечно, нет. Просто пообещай мне, Эльке, что ты не будешь оглядываться назад, если мы вдруг расстанемся? Что ты найдешь способ быть счастливой. Обещай мне.

Она медленно кивнула.

Он еще больше напрягся:

– Нет, произнеси это. Только так я смогу вынести разлуку с тобой хотя бы на один день. Я должен знать.

– Я обещаю найти способ быть счастливой, если… нам придется расстаться.

– Славно, – сказал он уже непринужденным голосом.

Осторожно перевернув ее на спину, он поцеловал ее ладонь. Он погладил ее, рисуя кончиками пальцев на коже крошечные круги, прежде чем подойти к ее лицу. Он изучал каждую черточку на лице, прежде чем поцеловать ее в губы, затем в щеку и начал постепенно спускаться вниз по шее.

– А теперь, – проговорил он, медленно расстегивая ее блузку, – давай подумаем, чем оплатить мою песню, да?

Они подъезжали к дому оберштурмбаннфюрера[11], Ингрид не могла поверить в реальность роскошного здания по ту сторону сверкающего окна черного «Мерседеса». С начала войны нищета вокруг вызывала у нее отвращение, но сейчас она словно очутилась в сказке. Как только машина остановилась, она заметила величественные, ярко освещенные белые мраморные колонны. Под их сводами вереница ярко-красных флагов, украшенных свастиками, колыхалась на прохладном ночном ветру. Молодой офицер отдал честь и распахнул дверцу машины. Ингрид посмотрела на своего спутника. Его черный парадный мундир сидел безупречно, серебряные пуговицы сверкали, как и высокие сапоги. Каждый раз при взгляде на него, ее сердце замирало.

Молодой офицер протянул ей руку и помог выйти из машины. Шагнув в ночь, она ощутила себя звездой голливудских фильмов. Вокруг нее оказались офицеры, одетые в такие же парадные мундиры. Они разговаривали и смеялись, стоя небольшими группами, многие смотрели на нее с восхищением. Ей нравилось внимание. На ней было блестящее черное платье, длиной до щиколоток, и маленькое белое меховое манто – подарок Генриха. Он возвышался рядом с ней, и девушку вновь охватила гордость.

К ним подошла компания офицеров, они пожимали руки, бегло переговариваясь с Генрихом по-немецки. Когда он представил Ингрид, все тепло заулыбались и уважительно закивали.

Взяв Ингрид под руку, он повел ее по белым каменным ступеням в особняк. Внутри дом оказался еще великолепнее, чем снаружи. Посреди просторного холла возвышалась широкая, богато украшенная лестница из белого мрамора, а между элегантными хрустальными люстрами висели еще знамена со свастикой, они качались, трепетали от жара, поднимающимся из комнаты. Порхала рядом с Генрихоми знакомясь с людьми, она продолжала рассматривать роскошное убранство дома. Генрих всегда будет представлять ее, как «Ингрид, одна из наших добрых голландок». И это представление несомненно будет вызывать улыбки и похвалы: «Замечательно» или «Чудесно». Ей нравилась быть востребованной, быть одной из «наших добрых голландок».