Сад памяти - страница 21

стр.

Однако не высоко ли я взял: суд истории?

Успокоимся и задумаемся: лет через пятьдесят или менее того с опубликованным «дневником» Цареградского произойдет закономерное — он станет документом. Пожелтевший журнал извлекут из архива, на него будут ссылаться грядущие исследователи северо-восточной окраины Родины, историки; цитаты расплывутся по монографиям, книгам, газетным заметкам. Не остановишь.

«Если вы любите историю и славу Отечества, если вы любите путешествия, нешуточные приключения, мужество — берите Иванченко», — написано в рецензии. Одного хотелось бы: чтобы этот очерк стал маленькой частицей «не» перед словом «берите». Если любите историю, славу и правду Отечества. Потому что любовь к Родине питает правда.

Думаю, жду хозяина квартиры. Взгляд падает на письмо. Автор повести объясняется:

«Уважаемый Валентин Александрович! Слово «документальная» здесь поставлено лишь потому, что Колыма у нас одна и экспедиция Билибина тоже была одна. Во всем остальном это не очерк, а повесть, то есть произведение чисто художественное, в котором своих героев, хотя они носят подлинные имена, автор волен типизировать, создавая образы обобщенные, а не сугубо личностные. Именно поэтому лично Вам я многое приписал, что взято из моего собственного опыта и от других геологов… Так, например, сцену, где Вы у меня наблюдаете на берегу бухты Нагаева бой медведя с морским львом, а затем по ассоциации вспоминаете «медвежий» случай в Якутии, я взял из наблюдений своих, но такое могло случиться и с Вами…

Сознательно приписал я Вам и увлечение Цицероном и Болингброком, а также Маяковским. Мне как писателю понадобилось это для показа широты эрудиции своего положительного героя.

По такому же принципу создан образ Эрнста Бертина и многих других… Голая действительность здесь служит лишь отправной точкой. Все же остальное — плод воображения писателя, правда художественная, а не сугубо документальная, как это сделал Г. Волков в своей книге «Вексель Билибина». Не случайно дальше Магаданской области она не пошла, а мое «Золото для БАМа» обнародовано на всю страну и уже взято журналом «Советская литература», который выходит на 16 языках мира».

Я же говорил: не остановишь. Видите, уже началось…

С небольшим пропуском цитирую письмо дальше:

«И еще одно. Все участники экспедиции Билибина, и Вы в том числе, давно стали персонажами историческими. Поэтому писать о всех вас без определенных художественных обобщений уже нельзя…»

«Исторический персонаж» — Валентин Александрович Цареградский, проводив врача, возвращается в комнату:

— Знаете, я вчера сам за хлебом ходил. И голова почти не кружилась…

Мы радуемся этой победе. Потом радуемся, что получено великодушное разрешение доктора снова сесть за письменный стол — его ждут научный труд по геологии, переписка с Магаданским издательством, где вот-вот выйдет еще одна, дополненная, книга воспоминаний Цареградского. (К слову, если бы были дневники, чего б ему самому их не издать?)

Исторический персонаж… А у него есть конкретный адрес по Волоколамскому шоссе, номер телефона набрав который, услышишь усталый хрипловатый голос. У него болезни, печали одиночества, житейские проблемы, нечастые радости. И воспоминания в часы бессонниц: шесть упряжек медленно движутся по снежному первопутку, долгожданная встреча с группой Билибина под Новый год, их совместная работа, удачи, сомнения, трудные поиски, счастливые находки. Северная дикая земля открывала молодым свои богатые кладовые.


А не так давно обнаружил я книгу А. Иванченко «Земля пяти солнц» — красивую, в заметном глянцевом переплете. Книга вышла уже после сердитого письма Цареградского в редакцию журнала, после известного нам ответа писателя. На странице, где опять пошли листки из дневника, теперь сноска: «Здесь и далее в этой главе прошу читателей не принимать дневники за подлинные, хотя вместе с тем они документальны. Глядя в свои рабочие записи, мои герои, которых я знал лично, день за днем вспоминали, что тогда происходило. Поэтому их воспоминания я записал в форме дневников».

Специально для автора повести старый геолог ничего не вспоминал. Беседы не было.