Сага о драконе - страница 12

Смутно помню, что меня трясли, как мне казалось, часом позже, а я старалась отбросить взявшиеся за меня руки, бормоча: «Дайте поспать! Я только-только вернулась!» Надо мной раздавались чьи-то голоса, потом кто-то сказал: «Она горячей драконьего огня. Ее, должно быть, задело. Неплохо бы позвать Лессу. Я попытаюсь найти ее рану».

Потом откуда-то издалека донеслось одинокое воркование Пэна и его зов:

«Карен, Карен! Проснись! Тебе нужно кое-чего выпить. Не упрямься, выпей бульону. — На миг замолчав, он добавил: Лесса идет, Карен. Она о тебе позаботится».

Помню, как нашли отметину на моем бедре — я, наверное, подняла половину мертвецов этой планеты своим криком нестерпимой боли. Несмотря на болюйди-траву и повязку, рана оставалась все такой же красной и сочащейся, а бедро распухло вдвое против обычного. Когда начали очищать рану, я потеряла сознание.

Однажды, проснувшись, я увидела склонившуюся надо мной Доону Снайдер, спрашивающую, где я прячу аптечку. Я сказала, что она — в гнезде у Пэна, единственном безопасном месте с той поры, как мы обзавелись собственным вейром, — и мысленно передала Пэну, чтоб он позволил Дооне взять аптечку. Я не спала, пока не вернулась моя подруга и опять не повергла меня в забытье инъектором.

Знаю, что во время этого, мною самой накликанного, испытания я бредила, и представления не имею, сколько наговорила о моем мире и звездолете. Знаю, что кое-что, сказанное мной, показалось окружающим довольно странным. Когда я, наконец, проснулась в полном сознании, стоял день. Я не ведала, сколько пробыла в беспамятстве, но не сомневалась, что гораздо больше нескольких дней. Девушка, присматривавшая за мной, послала за Лессой, как только увидела, что я проснулась.

До прихода госпожи вейра я сумела кое-как усесться в постели. Лесса стояла, подбоченясь, и смотрела на меня. Наконец она сказала:

— Ты едва не потеряла ногу, а с ней — и жизнь.

Я и так была бледна, а тут, с трудом проглотив слюну, скорее всего, побледнела еще больше; она же продолжала:

— Поскольку вы с Пэном — редкость, мы не могли себе позволить потерять вас. Подумали было, что вы пропали, и тут, два дня назад, тебе полегчало, как по волшебству. — Женщина как-то странно на меня взглянула. — Это случилось сразу после того, как тебя навестила твоя подруга Доона. — Тут она яростно сверкнула на меня глазами: — В следующий раз, когда получишь ожог Нитей, побеспокойся о нем — и немедленно.

Когда я робко кивнула, она добавила:

— И, скорлупы ради, не шляйся больше по всяким болотам!

Я слабо заговорила:

— Я поняла. Я думала, что сделала все, как надо, — очистила рану и наложила болюйди-траву, только, похоже, недостаточно быстро. — А про себя добавила: «Особенно если учесть, что я имею дело с чужеродными микроорганизмами!» Потом я вспомнила еще кое о чем.

— Пэн! Его тоже задело! Как он?

Лесса засмеялась.

— Прекрасно. Он, по крайней мере, не ползал в навозе так долго, как ты. Его ожог безукоризненно заживает, и никакой заразы он не подцепил. Правда…

Лесса умолкла, а потом я услышала радостное драконье пение. В комнату ворвался Пэн; снаружи остался лишь хвост.

— Те пять дней, что ты болела, другие воспитанники баловали это чудище.

Мы вдвоем с Лессой нежно посмотрели на Пэна.

— Он не ел, пока ты не пошла на поправку, и мы едва уломали его оставить тебя одну. Сошлись на том, что он занял соседнюю комнату.

Я рассмеялась, потянувшись почесать пэновы надбровные гребни. Но скоро рука моя упала обратно на кровать.

Лесса сказала:

— Пожалуй, надо дать тебе поспать. И Пэну тоже. Он может остаться. Но, когда тебе станет лучше, я задам тебе несколько вопросов. В бреду ты наговорила очень странного. Пэн отказывается объяснить мне, что значат твои слова, — сказала она, свирепо глянув на опустившего свою громадную голову, как отшлепанный щенок, бедного дракона, — и это — первый случай, когда я не смогла чего-то добиться от любого дракона. Он говорил только, что не может мне сказать. Вы оба и вправду редкостные. Вот…

С этими словами Лесса вышла.

Я уснула по соседству с громадной головой Пэна, гадая, как мне объяснить капитану Брауну, что я имела глупость заболеть и нарушить Первое Предписание