Сага о йорге (СИ) - страница 13

Вот ярл Хьюго, по прозвищу Драгер, что значит «Змей». Он — самый сильный воин: у него отдельный, самый большой в поселке хейдрик, в котором всегда много еды и пива. Его жена, Фрукре, толще и красивее всех женщин в поселке. Но ей, Брете, ни за что не стать женой ярла. Еще ни один взрослый пикер даже не посмотрел в ее сторону, а сверстники из поселка и подавно: обзывают бревном и тюленем, бросаются грязью и камнями.

Девушка поднялась и побрела дальше, шаркая и зачем-то загребая холодный песок босыми ногами. Почему-то вспомнился сегодняшний утопленник. Интересно, сейчас он уже умер? Или еще мучается… Хороший, наверное, был парень, — большой, сильный. Вот бы такой взял ее в жены. Брете представилось его обнаженное тело, вспомнилось, какой у него… «тот», «копье Одрика» и у нее затеплилось внизу живота.

Бру глубоко вздохнула, потянулась, сжав руки в кулаки, потом погладила себя по груди. Через грубое полотно рубашки ощущались твердые соски на маленьких крепких выпуклостям.

Ах, как хорошо пахнут потом молодые парни, когда вытягивают в лодку сети с рыбой!

Было бы так: он заходит в дом, бросает ее хвойный матрас у костра, на лучшее место в хейдрике и говорит: здесь будет спать Брета. А ты, Хельга, и ты, Тондра, — вон, прочь, к самому входу, туда, где дуют сквозняки и зимой поутру на тюленьей коже толстым слоем оседает иней!

«Надо отнести ему воды…»

Отнести воды? Я же ему пообещала… Но он, наверное, уже умер, так и не дождавшись. А вдруг он выживет? И возьмет меня в жены…

В скалах, с другой стороны гранитной гряды, сквозь шорох ветра и грохот волн послышался странный звук. Хрип, или, может, стон. Белая остановилась, замерла, внимательно и испуганно вглядываясь в сумерки. Сделала несколько неуверенных шагов туда, откуда ей послышался человеческий голос.

Она и не поняла, почему ее потянуло в эти скалы. В другой раз показалось бы, что там притаился злобный мегер, или даже сам собачьеголовый Черный Лурку, Даритель несчастий, который приманивает живых людей, потом хватает и выпивает из них силу, — ноги сами бы отнесли ее от этого места. «Зачем я сюда пришла? — удивилась сама себе Бру. — Вдруг за этими скалами кто черный и страшный схватит меня и потянет в темное подземелье?»

Но толстоногую белокурую красавицу сейчас никто не схватил. На скальную террасу со стороны мыса пытался подняться тот самый утопленник. Брета с ним столкнулась лицом к лицу, как только выглянула из-за камня. В сумерках было уже видно плохо, но она сразу его узнала. Под черным пятном, которая занимало полголовы, виднелась обнаженная черепная кость с кусками обожженного мяса и темной глазницей, в которой застыл побелевший слепой глаз.

Даже увидев изуродованное и страшное лицо, Белая совсем не испугалась, а только удивилась: он не умер? Неужели он смог проползти сюда от самого мыса? У него же ни одной кости целой не осталось! И, помнится, кишка висела из живота. Но сейчас, присмотревшись, девушка обнаружила, что руки и ноги утопленника приняли обычный вид, а голова уверенно держится на шее, которая несколько часов назад казалась безнадежно сломанной.

Пришелец внимательно и пронзительно смотрел на девушку единственным уцелевшим глазом. В сумерках казалось, что от его ока исходит какой-то таинственный и невероятный отблеск.

— Помоги мне дойти до поселка, — услышала Брета у себя в голове. Он по-настоящему не говорил ничего. Но Белая четко услышала и поняла, чего от нее хочет незнакомец. Слова сами по себе появлялись у нее в голове. И это была не просьба. Это был приказ, которому нельзя было не подчиниться.

И Брета подчинилась. И не только подчинилась, а вроде даже с радостью отдалась в руки этого сильного и странного чужеземца. Как будто проснулась, сразу избавившись от равнодушия и медлительности. Сразу бросилась к загадочному пришельцу и начала вытаскивать его на скалы. И никакой кишки у него из живота уже нет: на голом торсе страдальца, там, где была страшная рана, остался только багровый рубец. Быстро же он выздоравливает!

Он оказался очень тяжелый и большой. Когда она коснулась его тела, ей показалось, что он… Нет, нет, он был, конечно, живой. Но даже слишком живой. Его тело играло внутри, переливалось и шевелилось. Показалось, что каждая частица в нем живет своей жизнью: кровь спешит к ранам и быстро-быстро забирает из них боль, сращивает кости, соединяет разорванные мышцы, затягивает увечья новой кожей. Прикасаясь к чужаку, чувствуя его твердое плечо, голую спину или горячую руку, в Брете вдруг что-то растаяло внутри, собралось в комок, защемило и защекотало под сердцем. И запах. Ни с чем не сравнимый запах сильного мужского тела…