Сахбо - страница 8

Этот базар — центр не только города, но и всей Ферганы; он оживает в моей памяти, как странный мир, смешение времен, звуков, красок и запахов. Он вспоминается как город, имеющий свои площади, где проходили конские ярмарки и большие торги, свои строения — просторные лавки, тесные лавочки, помосты, чайханы, загоны для верблюдов, коней и ослов…

Богатые толстобрюхие купцы неподвижны. Сам аллах не ведает, когда и где совершаются ими сделки. На базаре их можно увидеть сидящими под навесом на груде подушек и одеял. Перед ними цветастые чайники, в руках пиалы. В чайниках и пиалах — ароматный зеленый чай. Чай обладает свойством вышибать едкий пот, пропитывающий халат под мышками. Чем богаче узбек, тем больше надето на нем халатов, тем душнее испарения и тем больше почета человеку. Таков уж обычай. И каких только халатов нельзя было увидеть в старом Коканде! Белые как снег — ферганские, пестрые — бухарские и хивинские, каждый со своим неповторяющимся узором. То же и тюбетейки! Ферганец носит на голове черную шапочку четырехстворчатой формы, напоминающую собой раскрытую коробочку хлопчатника. И рисунок на ней вышит белым шелком, похожим на хлопок. А рядом с ферганскими тюбетейками плывут круглые, пестро и ярко расшитые тюбетейки Бухары и Хивы. Среди тех и других белеют чалмы, желтеют соломенные шляпы-канотье и шлемы европейцев, охотников за хлопком, этим белым золотом Туркестана.

На базаре во всем уживались противоречия и крайности. Рядом с роскошью восточной одежды мне запомнились и другие халаты — ситцевые, выцветшие, надетые прямо на голое тело и до того ветхие, что надо удивляться, как они еще держались на плечах своего обладателя.

Пеструю толпу прорезывали дервиши, выделяясь своими конусообразными, опушенными мехом шапками. Обычно они появлялись среди групп дехкан и бедноты Коканда — сапожников, медников, кузнецов. На базаре было больше тех, кто продавал, чем покупал, больше жаждущих продать свой товар, чем что-либо приобрести. И шума здесь было много. Кричали продавцы сладостей, отбиваясь от мальчишек, которые окружали их, мешая пробиться к ним настоящему покупателю. Кричали водоносы, брадобреи, зубодеры, кальянщики, предлагающие каждому за одну копейку покурить из кальяна. И хоть мало покупалось, велись жаркие торги. Каждому лестно было присмотреть себе ткани на халат, медную посуду, одеяло, паранджу для жен и дочерей. Но в этом торговом гаме редко заключались сделки — не такое было время.

Среди этой пестрой, многоязычной толпы были и распространители слухов, были и другие подозрительные люди, пробравшиеся сюда, «яко тать в нощи». Но изловить их было трудно. Да и кто бы стал ловить? В Коканде существовало открыто принятое жителями двоевластие, и город раздирало многовластие, или безвластие, что является одним и тем же.

И вот однажды, бродя без особенной цели в пестроте и гаме базара, я увидел старика Ходжаева, нашего соседа, в обществе двух узбеков. Один из них был с длинным лицом цвета шафрана, в стеганом ситцевом халате, туго перетянутом офицерским поясом. Другой, очень маленького роста, казался мальчиком, и только старообразное морщинистое лицо выдавало его зрелый возраст. Все трое сидели под навесом какой-то лавки, поджав под себя ноги, и о чем-то оживленно беседовали. Увидев меня, Садык Ходжаев отвернулся, отвернулся и его второй собеседник, а маленький закрыл свое лицо темными, совсем детскими руками. Я прошел мимо не поклонясь.

И все же я спросил Юнуса, чем стал торговать его отец на базаре. Он удивленно посмотрел на меня, словно не сразу понял, а потом замотал головой, прищелкивая пальцами:

— Халва… Орехи… Медовые лепешки… Ой, вкусно! Ой, вкусно!

Я не поверил Юнусу: лавка, где сидел старый Ходжаев, находилась далеко от рядов торговцев сладостями, — но не стал расспрашивать. На другой день Юнус сам возобновил разговор. Он принес мне большой кусок ореховой халвы и медовых лепешек. Я поблагодарил его и хотел спросить, мальчик или взрослый человек сидел с его отцом, но Юнус опередил меня:

— Ходил я в лавку мало-мало…

Мальчик говорит: «Бери халву, неси русскому». Кричит: «Хороший мальчик… хороший халва…» Тебе это! Бери!