Сама невинность - страница 9

. Она, практически, всегда теряла сознание, если видения посещали её, когда она бодрствовала.

В тот момент Софи решила, что должна сообщить полиции всё, что она знает; она сразу же направилась в Скотленд-ярд – только для того, чтобы быть высмеянной тем самым человеком, чью смерть она предвидела.

До того, как она встретила инспектора, для неё он был всего лишь увиденным во сне незнакомцем, истекающим кровью. Теперь же он перестал быть всего лишь незнакомцем, перестал быть образом из сна. Для неё он стал реальным. Этот реальный человек должен был умереть, и ей предстояло найти способ предотвратить его гибель.

Омнибус остановился на Беркли-сквер[13]. Софи вышла из омнибуса и пошла домой, вспоминая лицо инспектора Данбара.

Привлекательный мужчина, подумала Софи. Она была уверена, что его худощавое лицо, небесно-голубые глаза и густые чёрные волосы делали его завидным женихом и мечтой горничных и продавщиц. О да, это был интересный, хорошо сложённый мужчина. Инспектор был выше, чем большинство широкоплечих и мускулистых парней, и производил впечатление неуязвимого – одним словом, такой человек мог заставить женщину почувствовать себя в безопасности, защищённой. Софи содрогнулась от приступа острой тоски. Она не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя в безопасности, чувствовала себя защищённой.

Девушка постаралась выбросить из головы эти мысли, пока её стремление почувствовать себя в безопасности не укоренилось в ней. Пока она не начала страдать из-за этого. Ни один мужчина не сможет избавить её от ночных кошмаров, из-за которых она боялась спать и боялась темноты. Ни один мужчина не сможет избавить её от видений, которые могли настигнуть её в любое время и в любом месте. На земле не было такого мужчины, который мог бы заставить её почувствовать себя защищенной. Это было не под силу даже Майклу Данбару.

Софи вспомнила жёсткую, бескомпромиссную линию его рта и то, как холодно и оценивающе он разглядывал её, пока она, запинаясь, рассказывала свою историю. Должно быть, ледяной пронзительный взгляд инспектора оказывал магическое воздействие на преступников, без сомнения, под его тяжестью они теряли присутствие духа и сразу же во всём сознавались.

Мик Данбар также был весьма самонадеян. Она могла с точностью до секунды определить тот момент, когда он решил, что всё происходящее – розыгрыш, именно тогда он вальяжно откинулся на спинку стула, а уголки его губ изогнулись в насмешливой улыбке. Он относился к тем людям, кто верит только в твёрдые, неопровержимые факты, полагается только на свои инстинкты и не доверяет чужим – и кто никогда не сможет поверить ей.

В предвидении будущего для Софи самым тяжёлым было то чувство безнадёжности, которое она испытывала, когда люди ей не верили, и те болезненные ощущения в желудке, появляющиеся, когда она видела надвигающуюся трагедию и не имела никакой возможности предотвратить её. Это была ноша, которую она несла так давно, что не могла вспомнить, когда именно всё началось, и с течением времени ноша не становилась легче.

Только тётя Вайолет понимала и принимала её такой, какая она есть. Именно поэтому сейчас Софи жила с тётушкой. Вайолет никогда не задавалась вопросом, откуда Софи знает определённые вещи, как она узнает о событиях будущего и каким образом иногда ей удается читать чужие мысли. Кроме того, тётушка увлекалась спиритизмом[14], считала себя перевоплощением Клеопатры и испытывала страсть к чужим драгоценностям, что, конечно, было достаточно неудобно.

Софи повернула на Милл-стрит, тихую улицу, застроенную кирпичными особняками в стиле короля Георга. Здесь она жила. Эти большие дома, окружённые красивыми садами и когда-то считавшиеся вершиной роскоши, сейчас превратились в тяжкую ношу.

Тетушка Вайолет превратила свой дом на Милл-стрит в меблированные комнаты. И хотя сдавать жилье в наём не считалось подходящим занятием для женщины из высшего общества, после смерти мужа для тёти Софи это была единственная возможность. Сейчас особняк был бледным подобием того модного дома, каким он был раньше. Бледно-розовые обои выцвели, хрустальные люстры были покрыты пылью, а ковры на лестницах были протёрты, практически, до дыр, но, несмотря на это, жить в Мэйфере считалось модным. Вайолет, совсем не имевшая денег, но при этом слишком гордая, чтобы жить за счёт подачек родственников, считала, что её дом с семью спальнями – её единственная надежда. Она предложила Софи переехать к ней из Йоркшира