Самая желанная - страница 61

Кристина не переставала удивляться сообщениям о самоубийствах, случавшихся в самых «золотых» слоях молодежи, об увлечении наркотиками, пьянстве, неоправданном риске. Они стремились «убежать от действительности» — пресыщенные благами с пеленок дети толстосумов. Они лезли из кожи вон, эпатируя своим поведением «почтеннейшее общество», и лихо рисковали жизнью — в собственных самолетах, гоночных автомобилях, быстроходных яхтах. Жизнью, которая была слишком щедра, чтобы оценить ее дары. Когда-то советские критики «капиталистических джунглей» называли это явление бездуховностью. Похоже, что так. Хотя почему духовным может быть только нищий голодранец? Да и не замечала Кристина особой высоты помыслов у своих московских сверстников. Запершись в комнате, похожей на музей или декорации к историческому спектаклю, она чувствовала, что продолжает злиться — на себя, не сумевшую распорядиться привалившим везением, на тех, кто разбрасывается дарами благосклонной судьбы, и на других, смирившихся со своей убогой участью.

Найдя в старинном бюро бумагу и ручку, она начала писать прощальное письмо Стефано, в котором хотела излить свою «загадочную русскую душу». Но письменный итальянский давался с трудом. Порвав листки, Кристина вышла на балкон, с наслаждением вдыхая пахнущий озерной сыростью и палой листвой воздух. Сквозь торопливо идущие рваные тучи пробивался рожок месяца. И стоило ему лишь взглянуть на землю со своей высоты, как на темной поверхности озера вспыхивала серебристая чешуя, а очертания холмов становились выпуклыми, подвижными. Холодный воздушный поток, напоминавший о приближении зимы, рывками шел прямо с севера, словно пугая свирепостью влажную и теплую, по московским меркам, ноябрьскую ночь.

Кроны деревьев шелестели в резких порывах ветра, а когда волна шелеста, скрипа, беспокойного трепетания проходила мимо, тишина казалась особенно глубокой и нежной, как бархат. И в этой бархатной тишине появился голос. Кристина прислушалась: кто-то пел под гитару, грустно и переливчато. Она тихонько вышла в коридор и приблизилась к широкой, ведущей вниз лестнице. Пел кто-то из гостей. Печальная, мелодичная песня, относящаяся, вероятно, к жанру «слезных» романсов, неизменно рассказывающих о несчастной любви. Певец закончил на очень высокой чистой ноте, всхлипнув, замолкли струны, дружно посыпались аплодисменты и восторженное «браво!». После короткой паузы мужчина вновь запел — на этот раз застольную арию из «Травиаты» под аккомпанемент рояля.

Сомнений не оставалось — пел профессионал, причем высокого класса. Вот в чем заключался сюрприз Стефано — для взгрустнувшей о «Ла Скала» Бэ-Бэ он устроил домашний концерт.

Кристина села на покрытую ковром ступеньку и, прижавшись щекой к резному мрамору балясины, тихо и сладко заплакала. Что за чудесная сила заключена в этих звуках — прозрачный и звонкий голос улетал ввысь, моля о радости для всех — и для нее — чужой, потерявшейся в жизненном лабиринте. Кристина вдруг поняла, что невероятно одинока в римском раю. Милый Стефано, взбалмошная Бэ-Бэ, и даже славное семейство Эудженио — всего лишь приятельская поддержка. Ах, как хотелось почувствовать себя защищенной и любимой в крепком кольце сильных, надежных рук… Прощай, Элмер, прощай, прекрасный мираж «вечного города»…

— Я так и рассчитывал выманить зверька из норы прекрасной музыкой. — На ступеньку рядом с Кристиной присел Стефано. — Ну, что, девочка, стало легче? Давай-ка, умойся, надень хорошенькое платьице и спускайся к нам. Тебя все ждут. В сущности, милые старики — чета графа Фабелли и супруги Ровена с сыном и невесткой. Сыну сорок пять, он самый известный невропатолог в Италии.

— Мне не нужен врач. Я действительно в полном порядке, Стефано. — Кристина поднялась, изображая бодрую улыбку. — Но позвольте мне сегодня отсидеться в одиночестве.

— Твоя воля, наяда. Отсыпайся, а завтра мы совершим прогулку на лодках к водопаду. Такое тебе и не снилось.

Кристина чмокнула Стефано в щеку:

— Спасибо… А кто это пел?

— Понравилось? Все гости в восторге, Бэ-Бэ прямо не отходит от него.