Слишком поздно колдун понял, что случилось с ним. Его эксперимент преуспел, но так ужасно… Он не принял в расчет, насколько зло в его природе превышает добро. Этот монстр — эта ужасная мерзость тьмы — был сильнее, чем он, и будучи исключительным злом, он не мог психически контролироваться его другим «я». Аллингтон теперь смотрел на него с новым страхом. Это было похоже на существо из Ямы. Все, что было грязным, непристойным и античеловеческим в его натуре, лежало за этой ухмыляющейся пародией на лицо. Зверообразное тело намекало на тени, которые ползают под могилами или прячутся в самых глубоких нишах нормальных умов. Но в этом существе Аллингтон признал безумную, атавистическую карикатуру на себя — всю похоть, жадность, безумные амбиции, жестокость, невежество; зловещие тайны его души в теле гигантской обезьяны!
Словно в ответ на его признание, существо засмеялось, и щупальца ужаса проникли в сердце колдуна.
Тварь шагнула к нему — она хотела уничтожить его, как всегда поступает зло. Аллингтон — его крошечное тело смехотворно пыталось двигаться, но ему мешала одежда, теперь ужасно большая для его миниатюрного тела — сполз со стула и прижался к стене кабинета. Его голос, любопытно высокий, выкрикивал безумные мольбы и бесполезные приказы приближающейся Немезиде.
Его молитвы и проклятия превратились в безумные хрипы, когда огромный зверь бросился через стол. Его эксперимент сменился местью… местью! Его сверкающие глаза смотрели, словно зачарованные, когда большая лапа схватила нож для резки бумаги, и жуткий смех наполнил ночь. Этот смех… смех! Где-то зазвонил будильник, но колдун уже не мог его услышать…
Джеймса Аллингтона нашли мертвым в своем кабинете. В груди торчал нож для резки бумаг, и это назвали самоубийством, потому что никто не мог войти в ту запертую и лишенную окон комнату.
Но это не объяснило отпечатки пальцев на ручке ножа — ужасные отпечатки пальцев, похожие на те, что могла оставить рука гигантской обезьяны.