Самурайша - страница 16
Хисако не звонит — она не решалась прервать музыку, даже когда была совсем маленькой. Виолетта Фужероль сидит за роялем в гостиной спиной к двери, но она замечает отражение своей дорогой девочки в крышке инструмента и восклицает:
— Иза!
Она вскакивает, забыв о Шопене.
— Мама Виолетта!
Они обнимаются, стоя в центре огромной и все еще богато убранной комнаты. Мама Виолетта плачет, повергая Хисако в смущение, берет ее руки в свои, целует, обволакивает запахом духов. «L'Heure bleue» от Герлен, душный аромат женщины без возраста.
Слуга подает чай и сладости. Хисако рассказывает о Париже, о Дюссельдорфском конкурсе, мама Виолетта спрашивает с хитрым прищуром:
— Твою подругу Эрику случайно зовут не Эрик? Я читаю французские газеты…
— Вы ведь ничего не скажете родителям, правда?
— Врать родителям очень плохо, малышка Иза!
— А детям — хорошо?
— Опасно. Ты расскажешь мне об этом юноше?
— Рассказывать нечего. Он просто товарищ. Соученик по консерватории. Но вы знаете моих родителей… Они могли бы забеспокоиться, что я провожу столько времени с мужчиной. Особенно с европейцем.
— Твои родители не способны понять множество вещей. Они — простые, приверженные традициям люди. Если бы я не занималась тобой с самого детства, ты давно была бы замужем за каким-нибудь мелким клерком, стала бы матерью семейства!
Неистовый блеск зеленых глаз Виолетты Фужероль обжигает Хисако. Ей не нравится попытка выставить себя в лучшем свете за счет Шинго и Суми.
— Они были достаточно открыты, чтобы пожертвовать своим удобством ради моей учебы. Если бы не их великодушие и щедрость, я бы никогда не поехала во Францию.
Как она защищает своих родителей, как хочет сбить спесь с мамы Виолетты! Их соперничество, невысказанные тревога и неловкость всплыли на поверхность неожиданно и бесшумно, как мерзкий пузырь зловонного болотного газа. Мама Виолетта всегда была доброй, но Хисако должна была слушаться, предпочитать ее Суми, делать вид, будто она и правда ее дочь.
— Итак, они сказали, что жертвуют собой ради твоей учебы во Франции?
— Да.
— И ты им благодарна?
— Конечно.
— Ты любишь их за это еще больше?
— Я люблю их, потому что они — мои родители.
Хисако не хотела ранить маму Виолетту. Госпожа Фужероль устало закрыла глаза. Несколько капель чая скатились на платье и обожгли ей ноги, но она этого не замечает. У Виолетты Фужероль разрывается сердце, потому что она так и не сумела заставить Изу любить себя, только музыка способна разбудить чувства этой холодной девочки.
— Ты ничего не должна родителям, Иза. Это они… они всем тебе обязаны. Пора узнать правду.
— Не хочу, чтобы вы говорили гадости о моих родителях.
— Раньше ты часто на них жаловалась.
— Я была неблагодарной.
— Нет, прозорливой. Ты была прозорливой. И все понимала без слов. Кажется, жизнь в Европе тебя изменила… Ты вовремя вернулась!
Да они сговорились у нее за спиной!
— Я не могу здесь остаться. Я победила на важном конкурсе. Буду концертировать в Германии и во Франции. Я…
— «Я, я, я!» — срывается мама Виолетта. — Разве так должна говорить о себе японка?
— Вы сделали все, чтобы превратить меня в человека иной, западной культуры!
— И была не права! Заметь, что сама я стала большей японкой, чем твоя мать!
Японка, которая пьет чай из чашек лиможского фарфора и размешивает сахар серебряной ложечкой своей провансальской бабушки… Хисако старается скрыть улыбку. Солнце, пробивающееся через ставни, щекочет ей ступни, и она прячет ноги под креслом.
Розы в хрустальной вазе склоняют тяжелые головки, часы отсчитывают маленькие злые порции скуки. Ветерок шелестит нотами Шопена на пюпитре.
— Я нашла для тебя агента в Токио. Он может организовать турне по Японии уже в октябре. Концерты камерной музыки вместе с другими лауреатами международных конкурсов, тоже японцами.
— В октябре я продолжу занятия с профессором Монброном. С родителями все улажено.
— Как будто они что-то решают!..
Она произнесла эту фразу на безупречном японском — Хисако не знала, что в арсенале мамы Виолетты появилось новое — и сильное! — оружие. Языковой барьер между ее родителями и мамой Виолеттой был той невидимой преградой, которую могла преодолеть только она, а теперь он разлетелся вдребезги. Хисако бросается в атаку: