Самые первые - страница 14

Проснувшись утром с тяжелой от плохого сна головой, я все же решил попытать счастья. Об этом догадались старожилы «палаты лордов». «Ну-ну, попробуй!» — было написано на их лицах. Но невеселых разговоров о возможных исходах со мной больше не заводили. Так я и втянулся в рабочий ритм палаты.

Практически весь день уходил на исследования. Чего здесь только не было! Даже по мнению американских специалистов, наш первый отряд прошел через «суровый и жестокий отбор». Уже для следующих кандидатов программа обследования была разумно облегчена. Но самым первым пришлось испить эту «медицинскую чашу» до дна.

«Лорды» собирались все вместе у себя наверху только после ужина. И тут начиналась авиационная «травля». Анекдоты, шутки, забавные истории, невероятные на первый взгляд случаи и просто беспардонные выдумки. Когда и это надоедало, все вдруг смолкали. Наступала пауза. А потом, посерьезнев, ребята поочередно рассказывали эпизоды из своей жизни, вспоминали друзей-однополчан, говорили о девушках.

Я сразу заметил, что в наших вечерних буйствах совсем не принимает участия один парень. Смуглый, с карими глазами, с аккуратно зачесанными черными прямыми волосами, он выглядел лет на пять-семь старше остальных. На все исследования он шел без залихватского гонора, как-то сосредоточенно и внутренне собранно. Свободное время проводил с книгами, читал какой-либо учебник или конспект. Чувствовалось, что «вечерний звон» — тот шум и гам, который мы по вечерам поднимали у себя наверху и который безуспешно пытались пресечь дежурные сестры, ему не по душе и мешает. Скоро нашлось объяснение: человек этот заканчивал академию имени профессора Н. Е. Жуковского, женат, имеет двоих детей и, разумеется, интересы нашей, в основном холостяцкой, братии его уже не занимали. Этим человеком был Владимир Комаров.

Мне Володя нравился. Его собранность, большая внутренняя самодисциплина, какое-то обыденное, что ли, отношение к самым сложным и серьезным исследованиям и тренировкам порою отрезвляли нас, умеряли наш романтический пыл и заставляли более спокойно относиться к работе.

В первой половине декабря Владимир прошел весь этап обследований, на прощанье заглянул к нам в палату, пожелав всем успехов, сказал: «До встречи» — и уехал из госпиталя.

Кто мог тогда предположить, что встретиться ему придется только со мной?! Все годы, которые мы провели в отряде, Володя оставался таким же скромным, собранным и сосредоточенным.

Помню, в самом начале наших тренировок с Володей случилась беда — ему сделали операцию. Врачи запретили продолжать тренировки, связанные с большими физическими нагрузками. Встал вопрос о пребывании Комарова в отряде. Нас всех очень обеспокоило это событие, тем более что в его положении мог оказаться каждый. Володя долго, упорно и терпеливо доказывал врачам и начальству, что этот временный недуг никак не отразится на его дальнейшей работе в отряде. И он добился своего. Добился благодаря упорным тренировкам и тому режиму жизни, который он сам выработал для себя. И уже через год был назначен в группу для подготовки очередного полета в космос, а затем и командиром основного экипажа первого многоместного космического корабля.

Комаров стал первым из советских космонавтов, отправившимся во второй космический рейс, рейс, который закончился так трагически.

Печальной и скорбной была в тот раз наша поездка в аэропорт. Не на широком поле, где обычно встречают почетных гостей во Внукове, а на удаленной стоянке Шереметьевского аэропорта мы встретили самолет, прибывший с места приземления. Мы приняли на руки гроб с телом друга, отнесли его в автобус и, разместившись по бокам, в молчаливом и скорбном карауле проследовали через всю уснувшую Москву в госпиталь. В операционной врач, которому было поручено провести медицинскую экспертизу, строго сказал:

— А вас, молодые люди, я попрошу покинуть операционную…

— Пусть остаются. Они должны видеть и знать все. Им работать дальше! — прервал его находившийся здесь Главный Маршал авиации Вершинин.

Шло время. К середине декабря «палата лордов» совсем опустела, и меня, оставшегося в одиночестве, перевели в другую комнату. В свободное от исследований время бродил по аллеям заснеженного парка, вспоминал ребят. А по вечерам я, некурящий, торопился в «курилку», в наш госпитальный импровизированный клуб интересных встреч. В течение полутора недель бессменным его председателем и рассказчиком был генерал Кожедуб, находившийся в госпитале, как он говорил, на «небольшой проверочке своего организма». Кому-кому, а Ивану Никитовичу было что рассказать. Да и рассказчик он прекрасный! Слушали его буквально раскрыв рты и мы, молодые летчики, и те, кому пришлось повоевать в минувшую войну. Расходились по своим палатам только тогда, когда уставшая сестра пускала в бой «тяжелую артиллерию» — вызывала дежурного врача.