Самые знаменитые реформаторы России - страница 32

Личность Ивана III, как и любого руководителя государства, чья деятельность пришлась на переломный период истории, оценивается неоднозначно, несмотря на неоспоримость его заслуг. Не имея возможности представить весь спектр суждений историков об Иване III, помимо уже сказанного, приведем фрагмент статьи о нем из словаря Брокгауза и Ефрона: «Мнения наших историков о личности Иоанна сильно расходятся: Карамзин называл его великим и даже противопоставлял Петру I, как пример осторожного реформатора; Соловьев видел в нем главным образом „счастливого потомка целого ряда умных, трудолюбивых, бережливых предков“; Бестужев-Рюмин, соединяя оба эти взгляда, более склонялся на сторону Карамзина; Костомаров обращал внимание на полное отсутствие нравственного величия в фигуре Иоанна».

Из сказанного остановимся прежде всего на словосочетании «осторожный реформатор». Есть основания согласиться с ним применительно к нашему персонажу. Тем более что осторожность объясняет приписываемую Ивану нерешительность.

Поводом для обвинения великого князя в нерешительности послужило его поведение во время войны с золотоордынским ханом Ахматом (1480 г.), при противостоянии русской и татарской армий на реке Угре. Многие историки считают, что Иван проявил себя там не с лучшей стороны. Он покинул войско и вернулся в Москву, население которой находилось в панике, ожидая татарского нашествия. Народ был возмущен поступком великого князя. Обращаясь к нему, люди, по словам летописца, говорили: «Когда ты, государь, княжишь над нами в мирное время, тогда нас много понапрасну обременяешь поборами, а теперь сам, рассердив хана, не заплатив ему выхода, нас же выдаешь татарам».

Но Н.М. Карамзин видит в уклонении Ивана от решительного сражения с татарами не трусость, а гибкость, мудрость, ответственность государя. Он сравнивает Ивана с удачливым победителем татар на Куликовом поле, и это сравнение не в пользу последнего. «Дмитрий победил Мамая, чтобы видеть пепел Москвы и платить дань Тахтамышу… Иоанн имел славолюбие не воина, но государя; а слава последнего состоит в целости государства, не в личном мужестве: целость, сохраненная осмотрительною уклончивостью, славнее гордой отважности, которая подвергает народ бедствию. Сии мысли казались благоразумием Великому князю и некоторым из бояр, так что он желал, если можно, удалить решительную битву».

Современный автор И. Солоневич еще более решительно встает на защиту Ивана III в связи со стоянием на реке Угре. Дело в том, что хан Ахмат не нападал сразу с востока на Русь, рассчитывая на помощь своего союзника, польского короля, с которым намеревался соединиться, а пошел на Москву с юго-запада. Ивану помог его союзник, крымский хан, вторгшийся в Польшу, которой стало не до помощи Ахмату. «Таким образом, Москва была спасена без пролития русской крови. Иван оказался более прав, чем москвичи. На такую возможность намекает и Маркс: „Так Иван погубил одних татар при помощи других“».

Приведем еще одно свидетельство в пользу Ивана III, высказанное его родственником, Стефаном Молдавским: «Сват мой есть странный человек: сидит дома, веселится, спит покойно и торжествует над врагами. Я всегда на коне и в поле, а не умею защитить земли своей».

Иван III имел сильный, жесткий характер, за что еще до Ивана IV был прозван Грозным. Так, преклонявшийся перед Иваном III Н.М. Карамзин говорит о нем: «…не будучи тираном, подобно своему внуку Иоанну Васильевичу Второму (Ивану Грозному. — В.К.), он без сомнения имел природную жестокость во нраве, умеряемую в нем силою разума. Редко основатели монархий славятся нежною чувствительностью, и твердость, необходимая для великих дел государственных, граничит с суровостью». Таким образом, Карамзин как бы обусловливает жестокость Ивана той исторической миссией, которая оказалась на него возложенной. Но историк говорит о его суровости и вне выполнения государственных функций: «Пишут, что робкие женщины падали в обморок от гневного, пламенного взора Иоаннова; что просители боялись идти ко трону; что вельможи трепетали и на пирах во дворце не смели шепнуть слова, ни тронуться с места…»