Самый большой подонок - страница 7

Леденящий ужас охватил меня.

В лицо мне не мигая уставились тухлые косые глаза отвратительной нелюди – кругорота головозадого безобразного.

Не поднимаясь на ноги, я резким рывком выбросил тело из постели и, приземлившись на обе ноги метрах в двух от кругорота, принял боевую стойку.

Но кругорот и не думал нападать на меня. Ухватившись руками за обе щеки, он делал с собственным лицом что-то непонятное. Я оцепенело смотрел на слишком человеческие, не похожие на лапы нелюди, руки, и опомнился лишь тогда, когда увидел расплывшееся в широченной улыбке лицо Вольдемара Хабловски.

Помахивая искусно выполненной маской кругорота, Вольдемар разразился дьявольским смехом.

Подобные идиотские розыгрыши были в его духе. Перенял он эту привычку от меня. Я был знаком с Вольдемаром давно. Он был года на три старше меня и намного талантливее. Но даже его мать говаривала о нём как о человеке с хорошей головой, которая досталась дураку. Из-за крупной, всегда коротко стриженной головы он удостоился клички Юл. А прозвище Дюбель Вольдемар по праву заслужил за страшной силы удар правой, так называемой «рабочей», руки. Юл и Дюбель – этими двумя «кодовыми именами» попеременно, в зависимости от обстоятельств и контекста событий, имели право называть Володеньку его самые близкие друзья. Своей «элегической» головой Юл шутя проламывал дюймовые доски, но никто не осмелился бы назвать его безмозглой скотиной. Да, Вольдемар был непрост, и я мысленно поблагодарил Шефа за то, что на роль доброго дядьки, который последним шлёпнет меня по попке и скажет «Ну, давай!», он выбрал именно Хабловски.

– Мои ребята смастерили, – сообщил Вольдемар, демонстрируя искусно выполненную маску кругорота. – В караулке очумеешь от безделья, каждый развлекается по–своему.

Я протянул ему руку.

– Здорово!

– Здорово, бродяга! – Вольдемар ухватил мою неслабенькую длань своею знаменитой правой.

Некоторое время мы молча состязались. Как всегда, к двадцать пятой секунде я не выдержал напора его гидравлической клешни.

– Всё, Юл, пусти!

– То-то, бродяга! – Вольдемар был рад, что держит форму.

– Я видел плохой сон.

– Опять приснилось, что заболел ревматизмом? – заулыбался Хабловски.

– Да нет.

Я вкратце пересказал ему содержание сна.

Вместо оглашения пространного резюме Вольдемар взглянул на часы.

– Пускай сны толкуют экзальтированные дамочки, для нас с тобой это непозволительная роскошь.

– Где мы?

– Мы в буферной зоне. Внутренний и внешний периметры охраняются. Но для тебя освободили коридор. Пошли на свежий воздух!

Я привёл себя в порядок, подхватил рюкзак с необходимой «шкабарднёй», и мы покинули чрево фуры, в которой я, как Владимир Ленин в опломбированном вагоне, был доставлен к месту великих дел.

Стояла тёплая октябрьская ночь, воздух был свеж и вкусен. Ярко горели южные звёзды.

– Вон караулка! – показал рукой Вольдемар. – Там сейчас никого нет и до твоего ухода в Сумеречную Зону не будет.

Хабловски запер дверцы кабины и грузового отсека и бодро проговорил:

– Ну что, потопали?!

Находившаяся метрах в ста от фуры караулка была не освещена. Вольдемар отомкнул замки и провёл меня в крохотный кабинет.

– Моя персональная каюта, – сообщил он. – Жаль, гальюн на отшибе… Барахлишко поставь сюда и ступай ополоснись, если хочешь. Душ по коридору направо. А я пока соображу закуску.

Душ был крохотный. Я сбросил «свиноколы», разделся и встал под несильные струи. Вода оказалась недостаточно горячей и к тому же отвратно воняла дезинфекцией. И на том спасибо.

Когда я вернулся в каюту, Вольдемар заканчивал нехитрую сервировку. Завидев меня, он нырнул в бар и выставил такую бутылочку, за которую можно было купить эту караулку со всей командой. Естественно, исключая самого Юла.

– Режешь последний огурец? – спросил я.

– Лимоны я порезал заранее, – усмехнулся Вольдемар. – И сахаром присыпал, чтобы дали сок. Всё, как ты любишь, а для хорошего человека и последней коллекционной бутылки не жалко.

– Да не хороший я.

– А какой?

– Гуттаперчевый.

– Тем более.

Вольдемар достал из шкафа посуду. Мне он определил крошечную коньячную стопку, а себе – огромный фужерище, будто собирался вкушать не коллекционный коньяк, а дешёвую грушевую воду.