Самый грустный человек - страница 6
Он выстрелил не только из инстинкта самосохранения, но и потому, что его заставили унизиться. Его, который всю жизнь унижался, но унижался бессознательно, как-то буднично, сам того не ведая. И он понял, что если б даже его не пытались задушить, он бы все равно выстрелил, потому что на этот раз его унизили вопиюще, напоказ, у себя же на виду.
Страуд с трудом выбрался из-под тела и оцепенело уставился на труп. Он с ужасом заметил, что мужчина сейчас свободно помещался на кровати. И только теперь до его сознания дошло, до какой же степени тот мертв. По*ом Страуд посмотрел на его заштопанные носки и еле слышно прошептал:
— Говорил же я... другого выхода у меня не было.
Кровь струилась из виска неподвижно лежавшего мужчины, она залила половину его лица, остальные пол-лица почему-то оставались чистыми, нетронутыми. Потом кровь пролилась на простыню и грубо очертила свой границы. И может, оттого, что простыня была грязной, показалось, что это просто красная краска пролилась откуда-то. Одна капля повисла на краю простыни. Единственно реальной и жуткой была эта капля. Взгляд Страуда тупо приковался к ней. Он не мог выбежать из этой комнаты, потому что эта капля набухала-набухала и никак не могла оторваться и упасть на землю. Двенадцать мужчин загрохотали стульями, квадрат разом сузился, сжал Страуда. Страуд поднял руку. Но почему они в смокингах, ведь ни он сам, ни кто-либо из его окружения никогда не носили смокинга... Даже и не мечтали... Лишь бы на потолок не посмотреть, лишь бы тень от абажура не увидеть...
— Гея, Гея, я с ним разговаривал на «ты»... Знаешь...
Фактография>1
Страуда одели в серую одежду узника и ознакомили с тюремным уставом, состоявшим из, 95 пунктов. В тюрьме господствовал дух молчания. Во время обеда, так же как и во время изнурительных работ, арестантам было запрещено переговариваться. За, обедом нельзя было даже оглядываться. Остатки еды и крошки приказано было оставлять на тарелке только с левой стороны. Тюрьма кишела вшами и прочими паразитами. При появлении тюремной администрации и стражи узник обязан был вскочить и обнажить голову. Нарушившего правила избивали и привязывали к дверям камеры, подвешивали за указательный палец или же на несколько месяцев заковывали в кандалы, а на кандалы навешивали двадцатипятифунтовую металлическую гирю. Этот вид наказания узники называли «тащить ребенка», или, что вернее, «водить за собой ребенка». В этой тюрьме был придуман уникальный способ надзора, который назывался «система сигналов». Особо выученные две громадные собаки всегда бежали впереди надзирателя. Входные ворота — их было несколько — были металлические, двойные и открывались посредством электрического механизма. В случае надобности через ворота можно было пустить ток высокого напряжения. Электрический механизм был настроен так, что, когда открывалась одна дверь, другая оставалась закрытой. Внутренние двери отпирались ключами, но у надзирателя никогда не бывало полной связки этих ключей. Имевшимися у него ключами он мог отпереть только несколько дверей, после чего он передавал ключи другому надзирателю и взамен получал новую связку. Тюрьма была обнесена гигантским забором. По приказу начальника тюрьмы стража стреляла по всем, кто приближался к забору ближе чем на двадцать шагов. Вот почему у узников был хорошо наметанный глаз.
Глава вторая
Суд для пущей значительности решили провести в доме убитого.
Из комнаты была убрана вся дешевая мебель за исключением простого обеденного стола и трех табуреток. На табуретки сели * судья и два присяжных. Обвиняемый Страуд должен был стоять, так как покойный с мистической прозорливостью обзавелся всего лишь тремя табуретками. Остался стоять на ногах и адвокат-защитник, который в отличие от Страуда мог свободно передвигаться по комнате. Он ходил от стены к стене, устав, опускался на корточки в углу или же упирался ногой в стену. Кроме названных пяти человек, в комнате никого больше не было.
— Имя, фамилия? — спросил судья.
— Я виновен, — ответил Страуд. — Это я убил.