Образовался рядом гражданин в синем пиджаке на одной пуговице, прервал суетливый шаг свой, наклонился над лежащим, заглядывая в лицо.
– Что с ним? – спросил он конторским бюрократическим голоском. – Товарищу плохо? Или… пьяный, поди?
– Ты проходи, мужик, не толпись тут, – мрачно отозвался Молчун.
Гражданин в синем пиджаке нервно дёрнул головой, смерил Молчуна пролетарофобским взглядом, проворчал что-то себе под нос, опасаясь, видимо, сказать такое громко, и посеменил прочь, зажимая подмышкой портфель.
Трезвоня, вывернул с Ганнушкина трамвай, раскачиваясь и скрипя подкатил к остановке. Высыпала из него шумная стайка пионеров-переростков, гомоня и не по возрасту аршинно матерясь, двинулась к кинотеатру «Октябрь» – сбежало, видать, с уроков славное будущее великой страны.
– Заносим, – бросил Молчун, когда иссяк скудный поток выходящих пассажиров.
Кряхтя, подняли и кое-как протащили носилки в холодные внутренности этого дребезжащего катафалка.
– Следующая – Кольцо, конечная, – прохрипел в динамиках голос вагоновожатого, которому давно, видать, всё осточертело. – Вкруговую не садимся, вагон пойдёт в депо.
– Вези уже, не балаболь, – пробормотал Тощий. – Какая там круговая…
В динамиках что-то обиженно щёлкнуло, потом загудело под полом, набирая обороты, потом, наконец, весь этот простылый катафалк, этот трамвай без права пересадки дёрнулся, заскрежетал, заскрипел и пополз к конечной.