Санкт-Петербургские вечера - страница 11
А между тем всякое величие, всякая власть, всякое повиновение покоятся на исполнителе правосудия: он есть ужас и связь человеческих сообществ. Уберите из мира эту непостижимую силу — и в то же мгновение хаос придет на смену порядку, троны низвергнутся в пропасть и общество исчезнет. Бог — творец верховной власти, а значит — и наказания; он поместил наш мир между этих двух полюсов, ибо Иегова господин над ними, и вокруг этих полюсов вращает он мир}
Таким образом, в кругу земной жизни действует зримый божественный закон, и закон этот, столь же прочный, как и общество, на нем утвержденное, приводится в исполнение с начала мира. На земле существует зло, и действует оно беспрерывно, а значит, его должно беспрерывно обуздывать карой — ив самом деле, на всей поверхности земного шара видим мы беспрестанные усилия правительств предупредить или покарать всякое преступное покушение; меч правосудия никогда не входит в ножны, он всегда должен разить или угрожать. Так о чем же толкуют те, кто жалуется на безнаказанность преступлений? Зачем созданы кнут, виселица, колесо и костер? Очевидно, затем, чтобы карать преступления. И судебные ошибки — это лишь исключения, нисколько не колеблющие общее правило; впрочем, на сей счет я могу предложить вам некоторые свои размышления. Во-первых, эти роковые ошибки происходят много реже, чем принято воображать. Ибо стоит только появиться малейшему поводу для подозрения, как общее мнение тотчас обращается против власти, и потому люди жадно прислушиваются к ничтожнейшей молве, толкующей об убийстве по вине суда; тысячи личных страстей примешиваются к этой всеобщей склонности, и все же — здесь я сошлюсь на ваш обширный опыт, г-н сенатор, — и все же какая же это необыкновенная редкость — смертный приговор, вынесенный судом по ошибке или из пристрастия! Вы смеетесь, г-н кавалер?
Кавалер. Я как раз подумал о Каласах.>{2Ъ) Каласы заставили меня вспомнить о лошади и обо всей конюшне}
>1 Когда Калас был посмертно оправдан, герцог А*** спросил у одного жителя Тулузы, «как могло случиться, что суд этого города столь жестоко ошибся*, на что последний отвечал банальной поговоркой:
Вот так и происходит ассоциация идей, а воображение без конца вторгается в работу рассудка.
Граф. Не спешите оправдываться, ибо вы оказали мне услугу, напомнив о том знаменитом приговоре, — он представит мне еще одно доказательство в пользу только что сказанного. Уверяю вас, господа, невиновность Кала-са совершенно не доказана. Существуют тысячи причин в ней усомниться и даже поверить в обратное. Но более всего поразило меня в этой истории подлинное письмо Вольтера к знаменитому Троншену из Женевы,>10>прочитанное мною на досуге несколько лет тому назад. В самый разгар яростных публичных споров, в которых Вольтер изображал из себя защитника невинности и мстителя за оскорбленное человечество, он паясничает в этом письме так, словно речь идет о какой-нибудь комической опере. Припоминаю одну фразу, в особенности меня шокировавшую: «Вы нашли мою памятную записку чересчур горячей. Что ж, я приготовлю вам новую в водяной БАНЕ».
Вот каким строгим и чувствительным слогом изъясняется сей достойный муж на ухо верному человеку — а в это самое время по всей Европе разносятся его исступленные «Плачи».
Но оставим Каласа в покое. Гибель невинного — такое же несчастье, как и всякое иное, другими словами, общее для всех людей. Когда же преступник избегает наказания, то это еще одно исключение того же рода. В целом же остается, как и прежде, истинным, что на земле существует всеобщий и зримый порядок, установленный для того, чтобы карать преступления в этой жизни. Между прочим я должен указать вам и на то, что обманывать правосудие преступникам удается далеко не так часто, как можно было бы подумать, если прислушиваться к одним лишь теориям и обращать внимание на бесчисленные меры предосторожности, которые принимают злоумышленники ради того, чтобы утаиться. В обстоятельствах, изобличающих самых ловких и хитрых злодеев, часто заключается нечто столь неожиданное, поразительное и непредсказуемое, что люди, по своему положению или складу ума призванные исследовать подобного рода происшествия, склонны верить в то, что человеческое правосудие отнюдь не лишено в розыске преступников известного сверхъестественного содействия.