Сапфировый перстень - страница 18

Киммериец пролежал в беспамятстве целых пять дней. Денияра — так звали его спасительницу—и ее служанки все эти дни не отходили от его ложа, готовили отвары из трав, окуривали целебным дымом, меняли повязки с вендийским бальзамом, и смерть отступила.

Через несколько дней после своего пробуждения Конан уже мог самостоятельно принимать пищу и даже приподниматься. Силы быстро возвращались к юному варвару. Прошла еще седмица, рана затянулась, и киммериец решил, что вполне может покинуть этот дом — тем более что у него руки чесались найти этого ублюдка Слона и выпустить ему кишки. Его даже не так интересовало отомстить именно за этот подлый удар в спину, как хотелось избавиться от мерзкого ощущения, которое не покидало его с того самого момента, когда он пришел в сознание.

«Лопоухий болван! — не переставал укорять он себя. — Какой же из меня воин, а тем более вор, если каждый шелудивый осел может подойти ко мне со спины и ударить ножом! Великий Кром, спасибо, что не сильно наказал меня, а только испугал».

Мысли варвара занимали еще три вещи. Первая — почему Ши Шелам не ищет его, вторая — что, кроме отмщения своему обидчику, надо бы с этой шайки еще получить свою долю. А она должна быть немалой. Не оставлять же ее просто так этому ублюдку Фархиду — Конан был уверен, что Слон без позволения вожака вряд ли мог решиться на убийство новичка. И третья — он вспомнил, как старик из Вендии говорил ему, что пока с ним этот меч, который он называл «Спящим Злом», его, Конана, будут подстерегать беды и несчастья. Возможно, кинжал, предательски всаженный в его спину, — как раз и стал наказанием за то, что он не внял совету мудреца?

Но самое главное: киммерийцу казалось, что, пока он не отомстит обидчику и не потребует свою долю, он не сможет чувствовать себя прежним — ловким, смелым и сильным. Это чувство было столь всепоглощающим, что он даже не замечал, что рядом с ним все эти дни находится несколько на редкость привлекательных женщин. Ухаживая за ним, принося ему еду и питье, служанки старались как бы ненароком прижаться к нему бедром или грудью, а в их взглядах сквозили нежность и обещание исполнения любых желаний. Раньше у Конана при одной мысли о женщинах вскипала кровь, а сейчас даже все их прелести, которые были едва прикрыты легкой тканью — наступило лето и было жарко, — не вызывали у него интереса.

— Ну вот, повязка больше не нужна, — сказала Денияра, осмотрев его рану в последний раз, — еще немного, и ты будешь совсем здоров.

— Я уже в порядке, — твердо возразил киммериец, — и решил, что пора мне убираться отсюда. Клянусь Белом, у меня очень много дел!

— Не сомневаюсь, что у такого отважного мальчика дел невпроворот, — улыбнулась хозяйка. — Тебя никто не удерживает, но если кроме мускулов ты имеешь еще и голову, то послушай меня и останься здесь еще на два-три дня. Тебе надо набраться сил. Выпей это снадобье, оно должно помочь.

Кровь бросилась варвару в голову — никогда еще женщина не осмеливалась разговаривать с ним подобным образом, но он вспомнил, как нежно и заботливо она и ее служанки ухаживали за ним, когда он был совсем плох, и устыдился своего гнева.

— Ну что ж, пару дней, пожалуй, еще можно, раз ты так считаешь.

Взгляд, полный благодарности и невысказанной мольбы, который он получил в ответ, заставил его задуматься, но мысли о мщении вновь заполонили душу и мозг варвара, отодвинув на задний план все остальное. Он послушно выпил чашу зелья, которое по знаку Денияры поднесла ему одна из служанок, и через некоторое время его сморил крепкий и здоровый сон.

На следующее утро Конана разбудил звонкий женский смех, доносившийся из сада. Варвар встал с постели и подошел к окну. Окно в его комнате располагалось достаточно высоко, под самым потолком, и обычный человек должен был подставить что-нибудь, чтобы посмотреть наружу. Конан же при его росте просто заглянул в него и увидел, что в бассейне резвятся служанки. Их тела в сверкающих брызгах воды переливались на солнце, как драгоценные камни. Киммериец засмотрелся на это прекрасное зрелище и даже не слышал, как кто-то вошел в комнату. Очнулся он от звуков ласкового голоса Денияры: