Сапоги императора - страница 16

стр.

— Ладно хвалиться-то! Веди и показывай!

Пришли мы на усадьбу, и мать стала по картофельным бороздам бродить: приседала, руками раскапывала землю, сминала ее в комочки и шептала:

— Гляди, чудо какое! Вся земля до самых корешков мокрая! Ну, картошечка, теперь мы тебя надолго накормили-напоили. Расти веселой...

Когда мы с матерью возвращались домой, она раскаялась:

— Прости, господи, мое согрешение: зря я супругу-то перечила и его сердила: хорошую он поливалку сделал! Это, господи, ты его надоумил: сам-то он бы не додумался...

Но мать это сказала при мне, а перед отцом промолчала: гордость помешала! Мы и спать легли молча, точно чужие.

Утром отец поднял меня затемно:

— Вставай, поедем в город Лукоянов. Покажем картофельную сажалку господину земскому агроному Каргеру. Может быть, она ему приглянется?

Мать заворчала:

— Уж полно людей-то смешить! То удумал дерева на берегах речек сажать, то картошную машину сделал, то... Иду улицей, а бабы пальцами в мою сторону тычат: «Жена бондаря идет!» — «Это разве она? Ох, он и чудак!» Вот и земский агроном над тобой посмеется!

Отец отмахнулся:

— Никогда от тебя ласкового слова не слыхал! Все стараешься сказать с ехидством да с подковыркой, словно я тебя не родной муж, а супротивник или враг!

Мне было тяжело слушать перебранку родителей, и я выскочил из избы. Гнедко стоял впряженный и дремал. Вслед за мной вышел и разгневанный отец, сел в телегу и тряхнул вожжами:

— Н-н-о, Гнедко! Увози скорее отсюда!

И до самого города мы ехали молча. Отец заговорил только когда по левую сторону от дороги увидел двухэтажный каменный, очень мрачный дом. Окна были маленькими и зарешеченными. У ворот стояли часовые.

— Это, Мишка, и есть тюрьма! Ну а раз тюрьма, то, значит, в город въезжаем. Как села без церквей, так и города без тюрем не живут...

— Тять, а сейчас кто-нибудь в тюрьме есть?

— Она никогда пустой не бывает...

Я смутно помню большой дом, возле которого мы остановились. Отец привязал Гнедка к забору, бросил картуз в телегу и взял меня за руку:

— Пойдем вместе, а то меня одного-то до самых пят страх пробирает. И начальники тут русские сидят, а все равно боязно!

Вошли мы в дом и за длинным столом, заваленным бумагами, увидели трех чиновников. Они уставились на нас изумленными глазами, и самый пожилой спросил:

— Тебе, мужичок, что надо?

Отец поясно поклонился и мою голову наклонил:

— Я, ваше благородие, картофельную сажалку сделал. Испытал на своей усадьбе. Хорошо картошку сажает. Взгляните, ваше благородие, на мою самоделку!

Чиновники переглянулись, и пожилой ответил:

— Приятно, когда русский крестьянин начинает думать о машине и даже пытается ее изобрести! Тебе, мужичок, надо написать заявление на имя земского начальника, приложить чертежи... Чертить-то можешь, что ли?

— Нет, ваше благородие, такому не научен!

— В городе есть, кажется, два техника. Найми кого-нибудь из них, и чертежи будут!

Отец схватился за затылок:

— А дорого возьмут?

— Не могу сказать, но, вероятно, рублей десять...

— Де-сять рублей! Придумай, значит, машину да отвали такие деньжищи? А если у меня в карманах ветер гуляет?

Чиновник развел руками:

— Тут уж я ничем помочь не могу! Ни-чем! Закон есть закон: он спрашивает, и я спрашиваю. На основании закона...

Кланяясь, отец стал пятиться к двери и меня за собой тянул.

— Прощевайте, ваши благородия! Извиняйте мужика за помеху. Оно, конечно, если есть закон, то и вы супротив его слабосильны!

Мы торопливо выбрались из сурового казенного дома и скорее к телеге. Сели в нее, и отец хлестнул Гнедка:

— Н-о-о, торопись, на каком-нибудь лугу я тебя отпрягу и накормлю!

И опять мы ехали молча, а когда добрались до майданского луга, то свернули на него и остановились. Я выпряг Гнедка и пустил его пастись, а отец взял топор, стащил с телеги картофелесажалку и разбил ее в щепки! Я не знал, что сказать и что делать, а отец сурово бросил:

— Собери щепки и разожги костер! А пружину от машины сохрани: мы с тобой когда-нибудь другую машину сделаем!

— Лучше этой?

— В сотню раз... Только не сажалку, а пушку!

— Зачем нам пушка? В медведей стрелять?

Отец загадочно улыбнулся: